Давно то было. И времен седины
Покрыли быль налетами чудес.
Мне сказку рассказал паломник из Медины,
С которым время коротал по прихоти небес.
*************************************
…Окончен смертный бой триумфом жизни!
Пора обратно возвращаться в мирный быт.
Бреду по лесу в темноте. Тревожат мысли,
Где на ночлег остановиться? Стук копыт
По смутно ощутимой каменной тропинке
Зевоту навевает. Чу! Среди ветвей
К скале прижавшись, словно на картинке
Дом каменный стоит, как порождение теней.
Свет льется из окна гостеприимный.
Коня стреножив, к дому подхожу.
Что ждет меня? Скитанием гонимый,
С надеждой на радушье захожу.
Я отворяю дверь дубовую тяжелую
И вижу в мареве горящих благовоний
Свечей мерцание по стенам, ткань пунцовую,
Узором на коврах вплетение гармоний.
Вхожу. Навстречу грациозно одалиски
Подходят и манят прилечь с дороги.
Под сводом потолка светильник низкий,
Подножьем у стола – в борьбе единороги.
В графине позолоченном старинном
Вино искрит рубином ограненным.
Хрусталь бокалов, словно взгляд ундины,
Притягивает и зовет приятным звоном.
Перекликаясь с тихим говором фонтана,
Щебечут в клетках редкостные птицы.
К моим услугам ароматный дым кальяна
И фрукты на подносе с образом тигрицы.
Устало опускаюсь на тахту парчовую
Под балдахином шелковым изящным.
Душистую халву тахинную медовую
Отведаю, запив нектаром дух бодрящим.
Вокруг играют ненавязчиво свирели.
Звенят монистами наложницы босые.
И рдеет алый отблеск на щеках камелий
На стенах. Мне ж мерещится – живые.
Блаженство нарушает скрип внезапный
Открывшейся двери под сводом арки.
И голос тембром бархатным приятным
Зовет по имени к себе призывом жарким.
Зовущего не видно сквозь завесу дымки.
Он невесомым призраком парит в тени,
Предчувствием хмельным, надеждой зыбкой,
И я уже готов во мрак за ним идти,
Но голова тяжелым наваждением объята –
Не шевельнуть ни грудью, ни рукой…
Промчалась мысль: «За что грядет расплата?»...
Сон чудный навевает голос молодой.
Сквозь образ нереальной грёзы сладкой
Увидел, как склонилась дева надо мной.
С кошачьею грацией, звериною повадкой –
Я в сердце словно поражен стрелой.
Глаза – оливы спелые, с истомной поволокой.
Под покрывалом медно-рыжих кос волна.
Пленяет жизнью стан юницы волоокой
И удивляет взгляда чувственность и глубина.
Одежды гибкость тела не скрывают.
Жемчужность кожи белизною ворожит
Изящество простых движений завлекает
От чистой прелести мне голову кружит.
За ней струится шлейфом запах пряный
Духов арабских, терпких как восток.
В них уд, таифской розы дух медвяный,
Сандал и мускус источают опьяняющий поток.
Раскинут я бездвижным телом. В её власти
Теперь и жизнь, и воля с разумом моим.
Дразнящий фимиам и песнь о давнем счастье
На душу тяжкими оковами легли.
Вещает мне о подлом, злом коварстве –
Она насильно милым в рабство отдана.
Жила с младенчества по статусу в богатстве.
Обручена была и так любимому верна!
В один набег жестоких злых берберов,
Пришлось ей прятаться в одном из тех домов,
Что скудно в нищете живут, но с верой.
А выдал, кто назвать женою был готов.
Журчит ручьем весенним голос дивный.
Поет иль плачет мне о преданной любви?
Вдруг потихоньку возвращаться стали силы.
Я приподнялся, чтоб утешить. На её груди
Под тонкой тканью виден след от раны.
«Что сделали с тобою, нежный друг?
Скажи, как исцелить души невинной шрамы?
Как мне избавить от невыносимых мук?»
Из глаз прелестницы ручьем точатся слезы:
«Любимого за подлость страшно прокляла.
И чтоб исполнились кровавые угрозы,
Я душу демонам из преисподней продала.
Проклятие точь-в-точь осуществилось -
Он жуткой смертью заплатил за все сполна,
Взамен же сердце вырвано, но милость
Дана мне Богом – полюбить опять должна.
Однако ж все не просто как казалось.
Как можно мне без сердца полюбить?
Так что одно навечно мне осталось –
Морочить пришлых и в аду кромешном жить.»
Волною окатил по коже липкий холод.
В мучительном раздумье голову склонил.
Внезапно вспомнился родимый дальний город,
Лицо невесты, что безумно так любил...
И горькая слеза на вязь ковра скатилась,
По лбу глубокая морщина пролегла.
Взмолился я к гетере, чтобы проявила милость
И отпустила к той, которая с надеждою ждала.
Печально выдохнула дева – душу разорвала:
«Ты от роскошества себя не потерял
И мною не прельстился, как не завлекала,
Открыто без утайки о любимой поверял,
Затронул нежностию слов мою от сердца рану –
И ощутила вдруг – трепещется в груди.
Помог мне полюбить, и я теперь в раю предстану.
За то хочу тебя по-царски одарить» –
Взгляд робкий с лаской подняла и как пронзила,
А из очей струится светлых слез чреда.
В ладонь стекая, превращаются в бериллы
Смарагдом что зовут. «Вот память навсегда!"...
Глаза открыл – лежу один в тени деревьев.
Рассветный луч клинком пробился из-за гор.
От дома ни следа и только птичье пенье
Мне навевает грусть и увлажняет взор
Соленой влагой скорби. «Мнится ж наважденье!»
Но чувствую, в руке я что-то сильно сжал.
Раскрыл кулак, и что ж? Там горсть за избавленье –
Сияет боль её!... Так я печаль на долгий век познал.