Когда в писательский союз
единогласно принимали,
уже играл я джаз и блюз
да и понаписал немало.
Страна готовилась к тому,
чтобы распасться на кусочки,
а кто-то всё ж ваял талмуд
и собирал до кучи строчки.
Голосовали фронтовик-
и юморист, и деревенщик,
был светел под обложкой лик,
а мог бы ведь писать поменьше.
Тогда, глядишь, из танков бы
не стрельнули по Дому Белому,
но результаты таковы...
Я прикупил конечно "белую"-
не больше ящика-снарядам
подобные бутылки в ход
пошли, и со стаканом рядом
лежал на книжке бутерброд.
И в рот, конечно, лезли речи,
стоял в очередях народ,
и можно было даже резче
писать, когда чего нарыть
из компроматов, обличая,
совсем как юморист с сатириком,
но как -то так , совсем нечаянно,
заделался я всё же лириком.
Уже среди груздей с огурчиками
лежала голова повесы,
и голосочком тонким Гурченки
уже запела поэтесса.
Уже с поэтом -сибирятником
мы сбегали ещё за водочкой,
и критик, глядя сибаритом,
завёл интересант с молодочкой.
Уже писатель детских книжек
поссать три раза в туалет
сходил. И был к детишкам ближе
чем в книжках -много много лет.
И тут,пришестиструнив бОрзую,
я блюзанул совсем ни кстати,
и ожила кусучей гюрзою
вдруг голова в моём салате.
Произносивший тост фантаст,
оцепенел кабиной лунною,
услышав этот самый "жаст"*,
а не Огинского иль "Лунную".
Он жест готовясь сделать ручкой,
как бы Солярис затуманился,
созревши сделать, чтоб как лучше,
но как бы вмиг примарсианился.
Ведь рыкнул ветеран СП -
певец колхозного, навозного:
"Про что он будет песни петь?"
И чем -то вроде ИванГрозного
завис над сыном,-ярь и дурь,
желая превратить в останки...
И тут же грянуло из дул -
то в Белый Дом стреляли танки.
"Сольют меня иль не сольют,
за мои вражеские происки?"-
подумал я. То был солют
приёма в честь? Или на прииске
золотоносных жил талантов
шурфы взрывали, блин,старатели?
И вроде рухнувших атлантов
лежали под столом писатели.
* Сегодня он играет жаст,
а завтра родину продаст...(Афоризм шестидесятых).