Я кружусь и кружусь над седым пепелищем.
Я сама подожгла свою злую обитель.
Бывший дом мой покажется зрителю нищим,
Но сюда не придёт надоедливый зритель.
Всё закончено, стелется дым, погибая.
До сих пор не пойму, как сомненья не сгрызли.
Я разрухой довольна. Свобода какая!
И ещё не остыли крамольные мысли.
***
Лоб расшиблен до самых мозгов окаянных.
Сколько можно? Зачем меня запер, как птицу?
Хватит сыпать мне соль на открытую рану!
Раз не хочешь лечить - дай самой мне лечиться!
Чёрной мухой осенней в стекло колотилась,
По-собачьи лизала тревожную рану,
Не надеялась больше на высшую милость,
И ошейник пыталась порвать окаянный.
Мне ведь надобно логово! Как без него мне?!
Каждый должен иметь для укрытия место!
Дай уйти мне в заросшую лесом деревню,
Уж найду я там печь, замешу своё тесто.
Из беды и печали заделана круто,
Колобком обратится та выпечка злая.
Неизвестно, какая лисица под утро
Прибежит поживиться, опаски не зная.
Эх, лисица... Ловила б ты зайца лесного, -
Нет! - опять колобок ты горячий хватаешь.
А ведь горечь и желчь - каравая основа.
Берегись! Не воруй, коли вкуса не знаешь.
Злобой сдобрена, ненависть в тесте бродила,
Запах мести кружился над корочкой ржавой, -
Ведьмы чёрные так своё зелье варили,
К носу запахи гнали ладонью шершавой.
...Затихает огонь, и зола остывает,
Нет лисицы - ушла. Я её напугала.
Наступает покой, и никто не узнает,
Где несчастный я свой колобок закопала.