«Состояние глубокого токсикоза, требующего немедленной госпитализации». Фраза, ставшая привычной и рождённая вот в таких же, как и сейчас, сборах где-то между уснувшим вечером и просыпающимся утром, значила лишь одно: ни минуты отдыха «перед», «во время», и «после» не предвидится в очередной поездке.
Мокрая, вся в глубоких оспинах, дорога некрасиво разлеглась, разбросав руки-перекрёстки, подобно доступной пьяной женщине. Сонно потянулась под покровом ночи, неприлично выставив на всеобщее обозрение свои сомнительные прелести. Свет фар нечаянно выхватывал их, и тут же поспешно и стыдливо перебегал дальше, в упрямой надежде потерять её из виду за ближайшим поворотом. Настырный дождь летел, казалось, прямо в лицо светящимися, бесконечными струями одуванчика, что отрывались от удаляющейся точки впереди машины.
Высвечиваются почерневшие придорожные домики деревень: одни - от дождя, другие – от одиночества и старости, грустные, с провисшими животами. Вспыхивают на миг тоскливой радостью помутневшие маленькие окна, прижимаются к стеклу и смотрят вслед убегающей машине цветки герани в горшочках, теснящиеся на подоконниках. Просят прощения за свою неуместную бумажную пышность венки на погостах. Равнодушно выглядывают из-за деревьев - на шум проезжающей машины, весёлые современные коттеджи, что расположились вдоль таких же весёлых (под стать!) речушек. Отчаянно и неразумно пытается заглянуть в их окна одноэтажный, белый с рыжими подпалинами, как дворовый пёс, дом на пригорке, венчающий очередной изгиб трассы. Казалось, даже слышно его подобострастное повизгивание. Будто на страже покоя обвалившихся маленьких домиков, стоит одинокий «стойкий оловянный солдатик» в голубой каске мотоциклиста – забытый и ненужный в ночи телефон-автомат.
Такими же нечаянными поворотами неслись и мои мысли. Поникли под дождём, усыпанные первой свежей листвой деревья. Те, что постарше, всплёскивали горестно мокрыми ветками: «Куда же вы, на ночь глядя-то, сердечные?!» Молодые, стройные осинки, мало повидавшие на своём зелёном веку, ободряюще и восторженно аплодировали вслед.
На каком-то резком изгибе дороги, особенно беспокойная мысль по инерции вылетела в окно и шлёпнулась в грязный кювет, затем молча и обречённо поднялась и устало побрела назад – в недалёкое прошлое…
Самолёт наполнялся пассажирами и похотью одновременно. Возбуждённо и радостно тут и там звучали голоса, старательно запоминающие необходимые фразы: «Дэвушка, как тэбя завут? Ты будишь миня любит?» Брезгливо и презрительно поморщившись, старательно натянула на лицо маску сразу трёх обезьян: «Не вижу, не слышу, не скажу».
Ожидание в промежуточном столичном аэропорту. Бесконечная и надоевшая уже своим однообразием беседа за столиком в кафе. Один из попутчиков – друг хозяина, опьяневший от ожидаемых впечатлений, лицемерно рассказывает о порядочности и красоте своей жены, о детях, показывает фото семьи , что носит с собой в кармашке портмоне. Друг впервые в нашей стране, приглашён за компанию, но вынашивает идею приобрести удачные связи и клиентов. Вновь посадка, полёт, приземление и проливной дождь, вот как сейчас. И такая же впереди дорога – многочасовая, местами блестящая и гладкая, местами в выбоинах и ухабах, с полуночи до утра. На заднем сидении – два мужских голоса, всё ещё возбуждённые, но уже чуть приглушённые от утомительного перелёта. Знакомая тема: работа, работа, работа.
- О чём это они? – спросил водитель.
- Да как всегда – о работе. Да ещё переживают: как это ты ведёшь машину по такой погоде и ещё умудряешься отвлекаться на разговоры со мной.
- Спали бы!..долгоносики, - вполголоса, будто они могут понять русский язык. Рассмеялись.
Приехали под утро. Крошечный городок. Гостиница – длинное приземистое одноэтажное здание, как такса или трамвайчик, что почти одно и то же. Стены аккуратно побелены, современные окна, металлическая дверь, пара ступенек. Внутри – пусто, ни одного проживающего. Гостиница в полном нашем расположении, все шесть или восемь номеров. Администратор, женщина, как и положено, средних лет, немного взволнована приездом зарубежных гостей. Показывает мне расположение комнат, где находится кухня, которая нам, скорее всего, не понадобится. Мой номер состоит из длинной комнаты, маленькой прихожей и ванной, совмещённой с санузлом. Мебель и сантехника новые, обстановка уютная, чистота. Здесь бы отоспаться пару суток, но знаю, что это неисполнимо. Спутники мои выбрали двухкомнатный номер.
После короткого отдыха – встреча и переговоры, обед и просто разговоры ни о чём. Как всегда, времени на вкусную домашнюю еду, приготовленную специально для гостей и по которой я так скучаю, остаётся совсем мало, так как в основном я занята переводом живой беседы. Принимающая сторона предлагает моим спутникам вечером побывать в сауне. Глядя хитро на меня, говорят:
- И тебе придётся пойти, кто переводить-то там будет?
Мой главный спутник вдруг напрягается, смотрит на меня пристально, тяжело, не отрывая взгляда:
- Скажи, что нам вечером нужны женщины.
Глаза в глаза. В моих – отказ понимать и стыд, в его – настойчивость и злость оттого, что мне это нужно повторять дважды. «Наши» уловили настороженность в диалоге, их взгляды безмолвно и вопросительно заметались из стороны в сторону.
- Переведи!
Третья рюмка им выпита, значит, спорить и уговаривать бесполезно. А о чём спорить-то? Что объяснять? Что в мои обязанности не входит сводничество? Что он роняет себя в глазах…простите, в чьих глазах-то? Что я понимаю в мужчинах?
Перевожу.
-Ок, нет вопросов, не переживай, будет ему женщина.
К счастью, сауна отпала сама собой, а вот прощальный ужин должен был состояться непременно.
Войдя в зал для гостей, оглянулась. Мама дорогая: человек двадцать, но все знакомы, уже хорошо. Вручили огромный букет цветов – за терпение и труд. Приятно. Опять то же самое: задал вопрос и уткнулся в тарелку, я перевела, получила ответ от другого, который также уткнулся в тарелку, пока я переводила ответ…бесконечные три часа.
Проводы к крылечку гостиницы, расставание, а затем – десерт. Подвели девочку лет 18-ти:
-Вот она проведёт с ними вечер, переведи, пожалуйста.
Перевожу.
- А почему только одна?
- Скажи, что так получилось. А машина вас будет ждать в два часа, - ночи, конечно! Опять в дорогу.
Заходим в гостиницу уже вчетвером: я, девушка и их двое.
Администратор делает вид, что ничего не видит, я ухожу к себе в комнату.
Через несколько минут стук в дверь:
- Помоги нам с ней познакомиться.
- Я ничего не собираюсь делать! Это не моя работа!
- Ну, пойдём вместе хоть чаю попьём…пожалуйста.
Заходим в их комнату. Сидит девочка на краешке дивана, молоденькая, русые прямые волосы ниже талии, светлые глаза, лёгкий макияж. Хорошенькая! Одета бедненько, всё по типу «а ля фирмА», но чистое. Сразу видно: не городская девочка. Сделала я чай (пригодилась-таки кухня), достали мои спутники коньяк. Мне-то он зачем? Мне ещё ехать пять часов до большого города, а оттуда – вновь самолёт, вновь машина, вновь работа.
Уж не помню, о чём был «разговор». Скорее всего вопросы были дежурные: как зовут, да сколько лет.
- Спроси, будет она с нами - двумя?
Тут уж я не выдержала, поднялась, повернулась к девочке:
- Думаю, ты сама с ними разберёшься.
Ушла к себе вещи складывать, включила телевизор. Минут через десять раздался стук в дверь. Пришёл «мой» - хозяин, работодатель.
Молча сел перед телевизором. Сидит, а мысли его, вижу, все ТАМ. Уступил, значит, «десерт» своему другу. Понемногу разговорились, всё о предстоящей, следующей на очереди деловой встрече.
Сколько уж времени прошло, не засекала, но вновь постучались в мой номер.
На пороге – «любящий отец семейства» в футболке наизнанку, в брюках наспех застёгнутых – пояс болтается, босиком. Так и бежал по коридору:
- Иди, - говорит второму, - она согласна и с тобой.
Подскочил, побежал чуть не вприпрыжку, и второй следом…
В два ночи приехала машина. Вышла в коридор, услышав оживлённые, радостные мужские голоса. Они пошли к машине, а я задержалась рядом с администратором. Девушка тоже была здесь. Стояла и молчала, круги под глазами, простоволосая, бесцветная, только глаза в пол-лица ловили мой взгляд. Откуда-то из уголков памяти, пробираясь сквозь частокол технических терминов на трёх языках, пробилась ко мне непонятно почему знакомая фраза: «Это сукины дети, но это же нашей суки дети!» Не выдержала я:
- Они с тобой расплатились?
Отрицательно покачала головой.
- Что ж ты…зачем? – с надрывом спросила я.
- Помогать надо, бедно живём.
Может, соврала мне девочка? Не знаю. Всё взорвалось внутри: «Наших девчонок…бесплатно?!»
- Сколько ты хочешь?
Смешную сумму она мне назвала.
- И ещё – на такси, чтобы до дому доехать, я не в городе живу.
Вышла я на улицу, позвала «своего», зашла с ним в мой номер:
- Уплати ей!
- Пусть ей господин N заплатит, - назвал фамилию.
- Ты заплати!
Отсчитал он мне, сколько назвала, ушёл.
Отдала я деньги и вышла следом.
В дороге той ночной много он мне крови попортил. И знала я, что это – начало конца моей с ним работы. Так и случилось спустя четыре месяца. Долго он готовился к моему увольнению: контракт предлагал кабальный подписать, деньги не выплачивал, замену подыскивал…Но перед моим отъездом приехал сам, отдал всю зарплату, обнял:
- Спасибо тебе за всё. Помни: мы с тобой друзья до конца дней.
Покрыли годы, совместно проведённые в праведном труде, все неприятности. Понимание было между нами – слов не нужно было. Такое редко случается.
Но тогда в машине многого я от него наслушалась; водитель (тот же, что их долгоносиками называл), доставив нас к утру в аэропорт, предложил:
- Пошли ты их!.. Поехали со мной обратно, а потом от нас домой поедешь, мы поможем.
Осталась, а потом взлетели…
Взлетели две маленькие птички, пигалицы совсем. Парили, играя одна с другой, чуть касаясь крыльями - будто дети. Поля с двух сторон - молочно-зелёные, овраги – мягкими округлыми морщинами, небольшой холмик у дороги с кустиком зелени у подножья – похороненные воспоминания. И дорога – ровная, сытая, блестящая после дождя и отдохнувшая после ночи, упругой лентой тянется к дому, благословляя каждым перекрёстком:
«Господь с тобой! Господь с тобой! Господь с тобой!»