Поимённость невезенья,
стародавность тишины
рассыпаются на звенья,
распадаясь от вины
на отдельные фрагменты,
опечаленно звеня.
Всё былое – сантименты.
Что, не радует меня?
Это грусть по песне новой,
по известности степной
в странной жизни безусловной.
Стародавней тишиной
что объята серебристой
однозначностью страстей.
Нарисованным монисто
из песчаных крепостей
появляется отвага
зарисовкой на заре
облаков седая брага,
будто иней на горе
засверкал на солнце чистом
перед бурей тишины,
обмакнув седые кисти
в перламутры синевы.
Я стоял на дне печали
и смотрел бродяге вслед,
где мои года промчались,
неуклюжести Поэт
все расставил в тексте точки,
запятые по строке,
и не ждал себе отсрочки,
жил в миру накоротке
с безнадежностью суровой
под весёлый свист пурги,
изогнувшейся подковой,
обезлуненно строги
были речи озверенья
над беспечностью во лжи,
словно трасса, но без тренья
и без крена виражи.