Озверев от счастья дури,
я иду по злой мечте,
подставляя спину буре,
по душевной простоте
не сгибаюсь от бессилья,
сатанея под конец
невесёлого сомненья,
что он – дока, или – спец
не понять, однако, надо
мне идти туда на край,
где не ждёт меня награда,
а вопрос лишь: "Выбирай,
выбираться или снова
опускаться в тишину?"
И пьянеть от смысла слова,
не ныряя в глубину
содержания по мысли
безответственной хулы,
где давно стихи повисли,
зацепившись за валы
разыгравшейся стихии
на ветру в лучистый день.
Обороты неплохие,
раскрутить пожалуй лень
всё безумие – спонтанность
и экспромтом спеть строку
в беспросветную туманность,
что повисла на суку
нерифмованной свободы
под неяркий свет луны,
под которою обводы
захрустели тишины,
в колокол ударил месяц,
зацепившись за звезду
и заплакал, с неба свесясь,
отражением в пруду...
...долго я смотрел на это
безобразие во мне
и, поняв, что быть Поэтом –
надо Душу жечь в огне
устремленности счастливой –
воспарить над суетой
словно бы звездой над нивой,
несгорающей мечтой.
Я помчался вдоль по строкам
на гнедом под масть коне,
обозвал себя Сорокой,
Душу жгу я на огне
величавости стихийной,
в лёгком возгласе стиха,
и живу как пень невинный,
ну, чего таить – плоха
стать, походка и улыбка
на просвет осенних дней,
даже, может быть, навскидку
стало мне еще больней
понимать свою тревогу
за деревню и село,
подойдя к тому порогу,
за которым весело
всем сидящим на престоле
современности хмельной.
Бутафория, не боле
суетливости виной.
А моё желанье свято –
быть на гребне тишины,
где всё честное понятно,
как преданье старины.