1.
Седьмое начало качало
небесную твердь облаков.
И это тогда означало
текущую жизнь без оков.
Абсурдность строки первородной
не знает предела границ.
И словно бы гость всепогодный
лежит на диване зарниц.
Неясность моих утверждений
понятна напевам берёз
с потерей моих убеждений
не надо ни клятв, ни угроз.
Всё движется редким законом
по воле Творца и Небес.
Я был бы, наверно, знакомым,
не веря в итоги чудес.
Какое начало стучало,
серчало на что-то оно,
и громко о чём-то кричало
и струями било в окно.
Намёки пылали и кляли
всех вместе и даже поврозь
и в рот забивали им кляпы,
и олово в горло лилось.
И снова начало кричало
о чём-то тяжёлом на вид,
и стадо безумно мычало,
мотало мочало – болид.
Бессмыслица новой эпохи
в горячем бреду под сосной
и с нами гуляли пройдохи,
подвохи у них за спиной
торчали в мешках безразмерных
суровым видением бурь,
и в них закипала манерность,
неверность – калёная дурь.
2
Нас било, знобило, возило
по странно не ранней весне.
Кричали вдогонку: "Мазило!"
Беспечному, вечному мне.
Хотелось, не пелось, но всё же
стучало, кричало в ночи,
а утро предстало погожим
в рогоже... ...по роже стучи.
Мне слышалось часто за вьюгой
за печкой кричала тоска.
И звалось всё это – потугой,
подпругой, как блеск туеска
катилось по небу ненастье.
Мордасьте и здрасьте, но как
всё было и плыло за счастьем,
сидел и глядел я – слабак
на это занудство паскудства,
на странность ранимой Души.
Весёлый, задорный, но куцый
кричал мне вдогон: "Не шурши!"
Купюрою дурой набитой
зелёной с портретом и без,
с бутылкой точёной распитой
хвалился соблазнами Бес.