ВАНЯ
Сидит Ваня на диване... Или лежит...
А может, вовсе не Ваня, a Иван Иванович Каркушин, или даже Орхидей Павлинович Затравкин, или...
Пусть будет – Ваня, не в имени суть! Главное – ску-у-у-шно ему!
Английского Ваня не знает. Он объясняется с американцами, выразительно произнося русские слова. И при этом убедительно жестикулирует.
Вежливые американцы терпеливо наблюдают за его мимическими потугами, но не понимают, что всё это значит.
– May I help you? (Могу я Вам помочь?)– спрашивают наиболее сердобольные из них, а некоторые даже вынимают доллар из кошелька.
И каждый раз Ваня убеждается: все американцы – тупицы!
Писать по-английски Ваня не умеет тоже, анонимно-кляузный навык пропадает ни за грош... Скушно!
И вдруг – озарение! Он загорается идеей тотального искоренения всех словарей!
Занесённые в них слова – все! – выводятся из обращения, и вводится новый, революционный язык! Никакой рутины, и всего лишь одно правило: абсолютное отсутствие сходства с прежним обветшалым русским языком.
Как и все революционно-бунтарские идеи, его идея приобретает немыслимую популярность, ведь все хорошо помнят муки изучения устаревшего русского языка: грамматика, фонетика, синтаксис… до сих пор – мороз по коже! Русскоговорящие американцы один за другим включаются в эту акцию, которую называют Революцией Лопухов, – в честь замечательного растения, произрастающего мощно и повсеместно.
Чтобы соратники могли легко опознавать друг друга, им раздают Бантики Солидарности, которые носят попарно: один бантик – на пупке, для идущих навстречу. Другой – примерно там, где заячий хвостик, чтобы идущий сзади сразу видел: впереди – соратник, и чтобы не сшиб плечом, по ошибке.
Оживают малые бизнесы, производящие бантики, как грибы после дождя множатся бутики, продающие революционную символику, начинается бурный рост американской экономики. Всеобщий энтузиазм нарастает.
Пенсионеры колеблются дольше всех, т.к. привыкли читать газеты на русском языке. У них утренний ритуал – поход за прессой. Однако, получив скромный, но всё же гонорар, они послушно садятся в предоставленные для этой цели автобусы и едут – куда? Куда повезут. Там дружно машут флажками и по бумажке прокрикивают малопонятные призывы.
Кричат они громко, вразброд и, так как многие забывают захватить из дому очки (а ведь их предупреждали!), часто получается конфузно:
– Писку подрубай ему! – кричат они, вместо написанного на шпаргалке «А пис трубай да де му», что означает «Пусть растут и крепнут наши ряды».
Некоторые из них даже размахивают флажками как саблями – то ли шалят, то ли вспоминают свою героическую молодость.
А что же наш герой? На волне жаркой полемики, пока растерявшийся пишущий люд вяло сопротивляется натиску новаторов, Ваня тискает несколько статеек в журнальчик, где клеймит консерваторов, мешающих прогрессу. Парочку статей – с подписью, остальные – анонимные, по привычке.
Вскоре какой-то слабонервный поэт отвечает четверостишием (надо полагать хвалебным, воспевающим мудрость нового гуру) на революционном языке:
Хурдян мурдян наусмердян анонимаска
Мяукасун влепидуран слегкутупяска
Ублююдан микрумозгян таконенуска
Пустевиот атакивот акритикуска!
И, представьте себе, другой автор быстренько поддерживает это начинание: его стишок становится текстом гимна, который торжественно поют на мотив всенародно известной песни «Раскинулось море широко»:
Пудриль да мозгян невееждун
пюганаплюган нафингян
албесапридрун ахритупун
агиганта асамомнян...
* * *
Жаль, что Ваня скоро остыл: без него революционный порыв масс увял...
Хотя, подумайте сами: на кой оно ему нужно?
Играет в нарды в садике рядом с домом. Чтобы облегчить душу, использует всю полноту родного языка –на три буквы и более! И думать ни о чём не надо, дело привычное, слово само вылетает!
И никаких бантиков! И все вокруг – соратники, изъясняются точно так же!
Так что, живём дальше, и – без революций...
Хорошо-то как!