День появленья на свет на носу. Иванов сотоварищи в кухне военный совет созывает.
Дабы решить, как обставить столь важное мероприятье с учетом затрат минимальных.
Раз лишь в году такой праздник – в античных писаниях предками сказано было,
Так не пристало ж патрицию липнуть к экрану, по маковку очи нектаром залив.
Слово Психееву дали. Тот вызвался пьесу представить – сатиру о нравах Олимпа.
Тоги, пуанты, балетные пачки и прочие чешки согласен он взять на себя бескорыстно.
В Зевса костюме – он лично, Сенекин – кентавр, Иванов – Аполлон Бельведерский.
Лопнул бы с зависти Аристофан, и Эсхил заодно. Но идею сочли идиотской.
Молвил Сенекин, что тесть у него – гармонист из глубинки со стажем солидным,
Танцы устроить способен и публику просто развлечь, поиграв Дебюсси для затравки.
Козырь прошел. Обсудивши детали и смету подбив, разошлись по поместьям,
Бал-маскарад для гостей со свободною сценой и шведским столом порешив закатить.
Творческий вечер настал, и в назначенный час к Иванову прут гости в составе:
Зевс, завороченный в простынь с брадою фальшивой – Психеев, жена его – Гера,
Пять Арлекинов со службы с пятком Коломбин, фавн с улицы малознакомый,
Шут Пульчинелла-Сенекин, его половина-Юнона и тесть в маске тестя с баяном.
Фанты, подарки, лобзания длились пятнадцать минут или десять, не больше.
Пять Коломбин зашептались. Покашливал фавн. Зевс насвистывать начал.
Тесть проницательный сел у стола чуть подальше гостей и поближе к салатам,
И дабы слюнообилие скрыть, для приличья мазурку Шопена наигрывать начал.
Вот он, момент поглощения блюд! Оживленность и грохот столовых приборов.
Чревоугодия тишь воцарилась, едва нарушаема вилок и челюстей хрустом.
Лился рекою нектар. Фавн, селедки наевшись, рассказывал сальные байки.
Гера запела. Заспорили Зевс с Пульчинеллой. Юнона плясала чарльстон.
Грохнул тут тесть по столу кулаком, опрокинув бокал и политики тему затронув,
Не был вполне он доволен Балканским конфликтом и жаждал его разъясненья.
Тут же один Арлекин с Коломбиною в спальне сокрылся, другие – на кухне,
Предусмотрительно запершись и попросив не стучать и курить на площадке.
Были и распри большие и малые. Подковыляв к Иванову и в локоть вцепившись,
Тысячу драхм запросил вундеркинд из глубинки за свой бенефис грандиозный.
В праведном гневе тарелку разбил Пульчинелла, взалкавшего родича увещевая.
Гера с Юноною резались в карты. Мечтательно Зевс головою в салате дремал.
Лишь поздним вечером до Иванова, сидящего грустно в компании грязной посуды,
Трель соловья донеслась из раскрытого настежь окна, словно лучик в подполье.
Пел он протяжно, луной освещенный. И глядя во тьму, затаивши дыханье
Слушал свой лучший подарок всю ночь напролет Иванов и душой отдыхал.