Синяя двухфокусная норка.
Ласковое пламя бытия.
На лице ресниц пушистых шторка.
На руках такая же фигня.
Сколько ни танцуй, легко и юрко,
сколько ни томись и ни взывай,
я не больше этого: фигурка,
вышедший из печки каравай.
На глазах подрагивает пламя.
На губах – серебряная пыль.
Я себе родной, я самый самый.
Забери меня отсюда, херр Музиль.
Ни учиться не хочу, ни быть светлее.
Но и пнем валяться не хочу.
В красоте божественной довлею
и о том неистово пою.
Я веду себя, как будто я последний
во вселенной признак для тебя.
Я люблю тебя за то, что не успею.
Я люблю тебя за то, что никогда.
Шевелюсь и праздную планету,
на которой это говорю.
Ешь меня, последнюю конфету.
В радость обращенное люблю.
Я, когда закончусь, стану частью.
Волосы торчком, безумный взгляд.
Я взыграю в сердце твоем властью
разлагать представленное в ряд.
Называть словами, если надо.
Быть безмолвной пандой, если нет.
Утишаюсь я с тобою рядом
и мерцаю вышедшей на свет.
Так не кончусь никогда. Всегда есть стулья,
есть столы, есть шторы, есть окно,
чтобы лезть по ним к тебе, ликуя
в слове, заведенном ни про что.