тихо мелет мясо мясорубка,
лижут спинки деткам упыри…
хрю-хрю-хрю, идём к чертям на руки –
целовать,
жалеть,
боготворить.
трэш.
стекло.
резина.
одуваны
в престарелых, высохших домах…
души возвращаются в капканы,
души убегают из капканов –
в плен канканно задранных рюмах.
живо-воду…
любо-братцы…
гнилью
пахнет рай, земной, как червячок.
веруем в свекольник с чиполлино,
в зажигалки синий язычок,
в каннибалов и жрецов ковчежных,
в камень, что не тонет (из дерьма),
в кашлегрудых вылюбленных женщин
и мужлан-мочистый аромат.
веруем в объедки и в гримасы
силиконо-вяленых кишок…
мясорубке не хватает мяса.
мясорубке хочется ещё.
томно-томно обнажает зубы –
как убийца сладкий или труп…
мы сбежим в чумодающий «СУПЕР….»,
нас за кражу света заберут.
отведут туда, где те же лица,
та грязюка,
упыриный мех,
и всё те же мягкие копытца
больно режут землю в бахроме
града фаршем.
где – лежим посылкой
на коленках войлочных козлов…
хрю-хрю-хрю,
мы – маленькие свинки,
вышитые красным мясом свинки,
выбитые на любовях свинки,
вмазанные о забавы свинки,
грязью очищающие свинки –
в мясорубке.
на одно лицо.