Я боюсь

Татьяна Левченко 4
картина Н. Я. Бут "Глоток воды"
http://www.liveinternet.ru/users/2010239/post125334506

поэма


«Вспомним всех поимённо.
Горем вспомним своим.
Это нужно — не мёртвым
Это надо — живым».
О. Берггольц



ВСТУПЛЕНИЕ

С давних лет я спорила с этими строками мысленно. И уверена, что права: павшим тоже нужна наша память. Но не только торжественно-красивые слова. Телами павшие, остаются они навечно живы – с живыми. Живы Памятью их, а не речами лживыми.

Если Память слабеет, – для живых неприметно, – павшие сразу чувствуют это, становясь слабее в поддержке поколенью грядущему. Они видят в беспамятстве угрозу будущему. Угрозу разброда, исчезновения тех, кто вместе – в веках.

И тогда – не мистика, не наваждение – приходит страх…

1

Я боюсь спускаться в каменоломни Аджимушкая. Боюсь. И этого не скрываю. Боюсь, что тех, кого – помним – встречу там. И узнаю…

Время взорвётся за моею спиною… время взорвётся – и я останусь в сороковых…  в каменоломнях…

И надо будет ответ держать, под взглядами, что страшней направленного оружия:

– Зачем ты здесь, утерявшая Память? Что тебе нужно?

– Мы помним вас! Помним всех поимённо! – под сводами закопченными излишний пафос прозвучит похоронно.

– Помните? А в чём она – память ваша? В этих красивых словах? В оскорблённых могилах павших? В том, что там – наверху и в будущем – воплотили в камне наш прах, и сами же камень тот рушите?

Что сказать? Да и смею ли я отвечать, коль уже озираюсь растерянно, в поисках выхода: через Время, сквозь камень – бежать! Пока дорога к себе не потеряна. Чтоб не видеть, не слышать, не испытать – никогда, никогда!

А вослед – единый, слившийся взгляд, осуждающий и слова:

– Да что ещё тут рассуждать… Пойдёмте, товарищи!

А вослед – ручонки с пальчиками тоненькими, как спички и, губами, спёкшимися от жажды, шёпот:

– Ты принесла водички… правда?…

……………………………………………………

Я боюсь спускаться в каменоломни.

Боюсь.

Это – страх.

Это – стыд.

Это – совесть горячей волною, а не трусости гнусь.


2


Я боюсь отдыхать на пляжах Эльтигена.

Не потому, что страшусь снарядов неразорвавшихся.

Там навстречу мне поднимаются тени десантников, на песке оставшихся.

Глядят на пляжницу с усмешкой обидной:

– Что делаешь здесь ты – из мира? Видишь: бой, за трупами моря не видно… А ты разнежилась, бесишься с жиру.

И встают, встают из войны пожарища, под взрывов грохот, под рёв волны…

– Ты, вот что, похорони наших товарищей, пока мы твой мир отвоёвываем. А то… кто после вспомнит об этих, павших…

– Мы помним вас! Помним всех поимённо!

– В самом деле? – в словах ирония и взгляд удивлённый. Поёжился зябко, в промокшем бушлате. И вдруг сказал тихо, и словно бы виновато: – Ты знаешь, война – это очень страшно…

– Но вы же храбрые! Поколение целое… А впрочем, от страха и я становлюсь до ужаса смелая…
В ответ – усмешка:

– Что ж, это не редко: боишься – не трусишь – внезапно такая возьмёт досада!… – и, между прочим, но будто вручил награду: – Пожалуй, я взял бы тебя в разведку… – А взгляд – отрешённо-тревожным светом: – Но только страшней, что потом – забудут: поставят памятники повсюду и Памятью называть станут это…

………………………………………………….

Он рванулся в бой, ещё до начала его, измождённый. Бросив лишь напоследок простое: «Будь!»
А я осталась слушать июньско-ноябрьский прибой, и перед ним, и перед собой – побеждённой.
А волны кричали, исправленное прибоем: «Не забудь!»


3


Я люблю подниматься на склон Митридата.

Здесь – Знамя победное водружают. Здесь – весёлые моряки, балагурящие солдаты со всех сторон меня окружают. Выстрелы в воздух – радостными раскатами.

– Ты из мира?

– ЗдОрово!

– Ну, как там вы?

– А это что же, чуть в стороне полыхает? Неужто пожар через время катится? Вечный Огонь? Памяти?… – кто-то вздыхает: – Уж не по нас ли, ребята? Доведётся ли возвратиться?…

– Да брось ты! Вернёмся! Вот Берлин возьмём… Скажи, из мира, дойдём?

– Конечно, дойдёте!

– Я ж говорю – дойдём! А после – вернёмся. Под солнцем, иль под дождём. И может, сами этот Огонь и зажжём, как живое знамя – в Вечную Память…

– Значит, дойдём, говоришь? Ну, ладно, бывай, старуха! Сколько ещё до Победы боёв и пожарищ… А вы тут работайте: вишь, какая разруха. Ты только… запомни: и этот час, и эти израненные знамёна…

– Мы помним вас! Помним всех поимённо!

– Ох, сестрёнка! Только не надо – так! Эти слова – для парада. На мне – гимнастёрка – не чёрный фрак… Но, дай Бог, чтобы это была правда!


ЗАКЛЮЧЕНИЕ


И я осталась с Городом один-на-один. У нас с ним связи – больше, чем кровные.

Поднимаю взглядом здания из руин, ломаю, выстраиваю новые… Спускаюсь по лестнице и, уже у Предтечи, вновь – знакомый, мирный гул вокруг. Ещё ошеломлённая случившейся встречей, слышу тихий, с хрипотцой, Города голос вдруг:

– Ну, что, поглядела? Теперь не будешь бояться?

– Буду!

– Разве есть, чего ещё тебе надо страшиться?!

Есть, Город, есть… И не стыдно признаться: я всегда, бесконечно буду бояться, чтобы этому – не повториться…


08.06.2001