СРЕДИЗЕМНОМОРСКИЙ ЗАКАТ
Средиземноморский закат, вечно прославляемый голосами, что возносятся в вечерний час, лампами, что зажигаются повсюду: кто разыграл в небе твою драму, о огромное, о пылающее от солнца ночное лето Средиземноморья? Кто мог бы назвать себя счастливым, не видя твоих счастливых площадей, тех переулков, где в вышине еще сражается славно долгий день в золотых фантазиях, а внизу, в тени зеленых фонарей, в арабесках мрамора прячется миф, заламывающий руки мраморных статуй навстречу твоим золотым фантазиям, о ночное лето Средиземноморья? Кто мог бы назвать себя счастливым, не видя твоих счастливых площадей, твоих запутанных приморских улочек с большими палаццо, скрывающими в себе миф? И тут же, под сводом арки, таится другой миф, который освещает огромная одинокая лампа – прозрачная, кубическая, с зелеными углами? И что за юные формы являются мне в торжественном движении – над твоим туманным портом, над частоколом мачт; что за формы являются над портом твоим дымным, с его мокрыми золотыми снастями, на улицах твоих, – те черты, что еще прежде возвещали сердцу бессмертную красоту, свидетельствуя степенною поступью величие славной особы, и ее чистого лица, чьи глаза смеялись в нежном и легком овале. Звучали гитары, приветствуя шествие богини (1). Различные благоухания наполняли воздух, и аккорды гитар из подозрительного переулка смягчались гармоничным многоголосьем улицы, круто спускавшейся к морю. Красные вывески лавок из опалового сияния манили винами Востока, когда передо мною, трепещущим, проходила жизнь в ясных и бессмертных образах. И это резкое, острое косноязычие моря, скоро угасшее на повороте улицы: угасло оно, появилось и скоро угасло!
Золотой Бог заката целует поблекшие фигуры на стенах высоких палаццо, большие фигуры, страстно влекущиеся к нему, как к древнейшему воспоминанию славы и радости. Причудливый дворец восемнадцатого столетья вырисовывается на углу улицы, аристократически-беспечный, беспечный в своем старинном средиземноморском благородстве. Причудливо извиваются мраморные столбцы балкончиков. В большом зеленом окне укрылась за тайною ставень капризная проныра, ловкая смугло-розовая тиранша (2), и улица барокко живет двойной жизнью: вверху, на церкви – гипсовые трофеи; и, когда там резвятся в своей монастырской пышности пухлые белые ангелы, тогда на мостовой, под сенью крыльев театра, перешептываются друг с дружкой лукавые смуглые средиземноморские девчонки, чья кожа темна от сумрака и от солнца, и, будто кто их гонит, готовы кинуться в любой ад в бурном порыве барочного веселья; но теперь всё, всё утопает в сладостном плеске ангельских крыл, до краев наполняющем улицу.
Текст также можно отнести к жанру «стихотворений в прозе», воспринятому Кампаной, прежде всего, от Бодлера. Он посвящен Генуе – городу, где Кампана бывал многократно. В отличие от стихотворений, посвященных древним городам Тосканы и Романьи, здесь властвует стихия барокко, и сам дух барочной культуры выражен весьма рельефно.
ПРИМЕЧАНИЯ
(1) Гитара – один из основных инструментов эпохи барокко, который пришел в Италию в ХVII веке из Испании и первоначально считался аристократическим. Сольная музыка для гитары носила медитативный характер и призвана была передавать подчас глубокие и сложные чувства и переживания. С другой стороны, пьеса для двух гитар, в сопровождении, например, виолончели и кастаньет, могла звучать торжественно-героически. В эпоху Кампаны гитара давно уже была принадлежностью низовой, мещанской культуры. Поручая именно гитарам в своем тексте сопровождать «шествие богини», поэт не только романтизирует современную ему городскую реальность, но и вспоминает о барочном прошлом этого инструмента.
(2) Ср. тот же образ в заключительной части стихотворения "Генуя".