Елена Зейферт
доктор филологических наук (Москва)
МОЖНО ЛИ ДОВЕРИТЬ ВОЛКУ СТОРОЖИТЬ ОВЕЦ?
О соблюдении и нарушении природной логики
«способа действия» персонажа в басне
Лев Выготский объясняет выбор баснописцами персонажей (животных) для аллегорий определённым “способом их действия, поступка”. Учёный опровергает мнения Г.-Э. Лессинга и А. Потебни, считающих, что причина выбора животного для басни лежит в определённости характера (Лессинг) и клишированности, знаковости имени как готового понятия (Потебня) (мнения исследователей близки друг к другу), и выдвигает следующие положения: 1) выбор животных для басни определяется “эмоциональной краской, которой обладает каждое из них”; 2) животные, “в силу общих свойств своей жизни”, – носители “заранее известного способа действия”, а не характера; 3) герои-животные (а также вещи) создают изоляцию от действительности, нужную для эстетического впечатления . Обратим внимание на 2 пункт (животные – носители действия) и добавим, что не только животные, но и отдельные растения, вещи, явления, а также люди в определённом смысле (к примеру, Безумец, Мудрец, Охотник и др.) являются носителями “способа действия”, что также позволяет им стать аллегориями в басне. По Л. Выготскому, “способ действия” персонажа является неизменным.
В течение продолжительного времени в русле докторской работы я занималась исследованием поэзии российских немцев второй половины XX – начала XXI вв. в контексте их этнической картины мира , что дало возможность выйти и на общие жанровые законы. К примеру, анализ российско-немецкой басни показал, что в этом жанре наблюдается либо соблюдение героем природного “способа действия”, либо нарушение природной логики. Таким образом, возникает два вида басен, которые условно можно назвать естественными и искусственными.
В естественной басне автору удаётся создать басенную ситуацию, опираясь на законы природы. Так, Волк и Лев не могут не быть плотоядными (Пфейффер А. Moral des L;wen [Мораль Льва]; Закс А. Der alte Wolf [Старый Волк]), Вошь – не паразитировать (Гердт В. Biene und Laus [Пчела и Вошь]), Ветер – не быть “ветреным”, Перекати-поле – не переноситься ветром (Франк Р. Die eitle Kollerdistel [Тщеславная Перекати-поле]), Графит – не стачиваться (Шмидт А. Алмаз и графит).
Басня искусственная основана на искажении законов природы: Петух хочет высиживать птенцов (Франк Р. Der Hahn und die Hennen [Петух и Курицы]), Кот не ловит мышей (Франк Р. Der Kater und die Henne [Кот и Курица]), Липа прогоняет лечащего её Дятла (Франк Р. Die Linde und der Specht [Липа и Дятел]), Крестьяне берут в сторожи овец Волка (Закс А. Der alte Wolf [Старый Волк]).
Говоря об искусственной басне, мы ведём речь об искусственности, искажающей природный “способ действия” персонажа, благодаря которому герой был подобран для аллегории. К искусственности действий персонажей в данном случае не относится способность животного, растения, предмета, явления говорить, носить одежду и пр., поскольку подобное очеловечивание персонажа оправдано использованием в басне аллегории. Заметим, что авторы басен заботятся об относительном правдоподобии изображаемого, несмотря на его аллегоричность: так, в басне Р. Франка “Die eitle Kollerdistel” [“Тщеславная Перекати-поле”] Перекати-поле, брошенная Ветром, умирает “в расселине”, где нет ветра – автор, руководствуясь именно разлукой Перекати-поля и Ветра, изобретает безветренное место гибели растения.
Как видно из приведённых примеров (басня А. Закса “Der alte Wolf” [“Старый Волк”] встретилась в двух перечисленных типах), возможен и третий тип – смешанной басни: в тех случаях, когда один персонаж в произведении ведёт себя естественно, а другой – противоестественно. Волк у А. Закса ведёт себя естественно, стремясь приблизиться в качестве сторожа к своей пище – овцам, а Крестьяне, доверяющие хищнику своих овец, – противоестественно.
От логичности или нелогичности действия персонажа в басне, на наш взгляд, зависит восприятие басенных персонажей. К примеру, заявленная Р. Франком в качестве негативного персонажа Лужа ведёт себя как единоличница (не бежит вслед за Ручьём-коллективистом сливаться в “большой поток”) и затем погибает, но вызывает не только осуждение (кстати, старательно нагнетаемое автором: “Der tr;ge Pfuhl jedoch blieb stehen, / und sein Wasser faulte bis zum Grund… / Und so verkam er nutzlos, ohne Ehre…” [“Вялая Лужа осталась стоять на месте, / и её вода протухла до дна. / И так она прожила бесполезно, без почёта…”]), но и невольное уважение: Лужа осталась самой собой (небольшим углублением в земле, наполненным водой), не изменила своей природе, “умерла естественной смертью”, а не превратилась в ручей. В то же время положительный персонаж Франка – Тормоз – не вызывает уважения, потому что легко отказывается от своего прямого предназначения – тормозить ход Автомобиля – и тем самым служит причиной его и своей гибели. В смешанной басне А. Закса “Der alte Wolf” [“Старый Волк”] у читателя хотя и возникает сочувствие Крестьянам, оно смешивается с обвинением последних в глупости; действия же Волка естественны и не вызывают негодующего удивления. Эпитет “старый”, данный уже в заглавии применительно к Волку, также вносит двуплановость восприятия – симпатию по отношению и к Крестьянам, и к Волку: с одной стороны, читателю жаль старого Волка, с другой, и Крестьяне склонны доверять именно старому, а значит, немощному животному.
Как видим, естественный или искусственный ход событий в басне усиливает такую её черту, как двойственность восприятия. Негативный персонаж, ведущий себя естественно, вызывает не только отрицательное, но и положительное отношение, положительный персонаж, идущий против природной логики, – не только симпатию, но и осуждение. При константном двойственном восприятии басни доли симпатии и антипатии к персонажам в естественных и искусственных баснях распределяются по разным законам. Читатель ждёт от героя предсказуемого природного поведения, сознательно или подсознательно симпатизируя тем, кто сохраняет своё естество.
Особенно ярко это правило проявляется, когда автор басни вводит ситуацию смерти персонажа. Сочувствие к персонажу неизменно сохраняется вследствие очеловечивания животного, растения, предмета, явления, но естественная смерть принимается с большим сочувствием, чем неестественная.
Выявление типов естественной, искусственной и смешанной басен попутно наводит на некоторые мысли о психологии творчества баснописца. Авторы в большинстве случаев прибегают к естественной или искусственной басням подсознательно. Тенденция того или иного автора к созданию естественной басни, очевидно, свидетельствует о высоком мастерстве этого баснописца.
Обстоятельное исследование научной литературы о басне выявляет интерес к проблеме природного “способа действия” басенного персонажа у литературоведа В. Нестеренко, но в другом теоретическом аспекте. В. Нестеренко в своём исследовании жанра басни обращает внимание на интересный эффект: баснописец, создавая аллегории, использует природный “способ действия” (Л. Выготский) того или иного животного, но искусственно ставит персонаж перед выбором – вести себя так или иначе: “<…> необходимое, сполна обусловленное природными закономерностями действие героя предстаёт в басне как свободный поступок, как акт выбора” . Так, в басне Эзопа “Олень и Виноград” Олень объедает листья укрывшего его от охотников Винограда и становится их жертвой. Олень как травоядное животное совершает естественное для себя действие. Наделённый возможностью выбора, человеческой способностью (в данном случае неспособностью) к благодарности, Олень становится басенным персонажем. В. Нестеренко отмечает “равновозможность как природной, так и человеческой интерпретаций происходящего (лоза укрывает оленя потому, что не может сойти с места, или потому, что хочет спасти его от опасности?)”, которая “не позволяет обнаружить, что сама возможность выбора по отношению к безусловно законосообразным проявлениям природного мира предоставлена рассказчиком безосновательно” .
Исследование В. Нестеренко, ставящее проблему волеизъявления басенного персонажа, живущего по природным законам, наводит нас на новый виток мысли: отказ персонажа от естественного, но по человеческим законам неправедного поведения в басне обычно носит аберрационный или временный характер. Персонаж возвращается к прежнему “способу действия”, чем вызывает осуждение за неверный по человеческим меркам поведения выбор и одновременно некоторую снисходительность к его естественным потребностям. Так, Волк в одноимённой басне В. Гердта, решив стать поэтом, ратующим за мир, не оставляет своих плотоядных привычек, после каждой удачной строки от радости проглатывая овечку (аберрация изменения естественного образа жизни). Волк в басне А. Закса “Der alte Wolf” [“Старый Волк”] оставляет повадки хищника только для того, чтобы быть ближе к овцам, и затем вновь ведёт себя, как хищник (изменение естественного образа жизни на время). В обоих случаях, произведение, начинаясь как басня искусственная, мистифицирует читателя, постепенно открываясь перед ним как басня естественная (а во втором случае, по типу поведения Крестьян, – смешанная).
Эффект, производимый на читателя естественной и искусственной басней, был проверен нами с помощью эксперимента с архичитателем.
Читатель – безусловный участник творческого процесса создания смыслов произведения. Устойчивый интерес новейшего литературоведения к категории читателя позволяет повысить объективность и точность литературоведческого анализа. Западная “рецептивная эстетика” (“рецепция” – восприятие) разработала различные концепции восприятия (“образцовый читатель” У. Эко, “имплицитный читатель” В. Изера, “информированный читатель” С. Фиша и др. ).
Для автор исследования в данном случае особенно интересной предстаёт методика М. Рифатера, предложившего тип “архичитателя” – группы информантов, интерпретирующей определённые места художественного текста. Прочтение литературного произведения каждым новым читателем – это ещё одна интерпретация этого текста. Под слоями личных суждений, по мнению М. Рифатера, обнаруживается объективное толкование произведения. Единство читательских реакций может служить и сигналом обнаружения в тексте сильных или слабых мест.
Идеи М. Рифатера продолжены казахстанским литературоведом Г. Мучник, автором серии книг по коммуникативной поэтике . Г. Мучник не только теоретик, изучающий проблемы интерпретации художественного текста и его коммуникативную природу, но и практик: важным её вкладом в коммуникативную поэтику предстают результаты эксперимента с читателем. Исследователь предлагает такие методы эксперимента с читателем, как: 1) беседа, опрос; 2) пересказ читателем прочитанного (устный, письменный); 3) графическое изображение описываемой ситуации; 4) подчёркивания, пометки испытуемого в тексте; 5) регистрация эмоциональных реакций читающего, особенно при первочтении; 6) “срезы”, намеренные остановки в чтении; 7) заполнение пропусков в тексте (имеются в виду лакуны, намеренно созданные экспериментатором); 8) творческие продолжения текста; 9) экспериментальная деформация текста; 10) создание экспериментальных текстов; 11) исследование вариантов произведения; 12) организация в группе читателей дискуссии по поводу спорных мест в тексте; и др . В качестве материала исследования Г. Мучник использует произведения классиков и современников, причём исследует и высоко- и низкокачественную продукцию, отмечая позитивность изучения в подобном русле и “отрицательного материала”. В своей работе мы опираемся на методику М. Рифатера и Г. Мучник.
В ходе проведённого нами эксперимента 162 реципиента, владеющие немецким языком (студенты отделения “Иностранная филология”, слушатели курсов немецкого языка, участники общественного немецкого движения, информанты из Германии), были ознакомлены с текстами 2 естественных и 2 искусственных басен одного автора. В качестве материала исследования были использованы такие естественные басни Р. Франка, как “Die eitle Kollerdistel” [“Тщеславная Перекати-поле”], “Bach und Pfuhl” [“Ручей и Лужа”], и такие его искусственные басни, как “Linde und Specht” [“Липа и Дятел”], “Der Wagen und seine Bremse” [“Автомобиль и его Тормоз”]. Басни одного автора были подобраны специально, чтобы различие стиля или уровня разных поэтов не отвлекало информанта от цели эксперимента. Кроме того, критерием отбора материала послужила общность развязки в баснях – смерть героя, в естественной басне живущего по законам природы, в искусственной нарушающего их.
По каждой басне реципиентам необходимо было выбрать один из вариантов следующего вопроса-теста: “Какое чувство вызывает у Вас погибший герой?
а) сочувствие; b) более сочувствие, чем осуждение; c) более осуждение, чем сочувствие; d) осуждение; e) затрудняюсь ответить”.
Относительно басни “Der Wagen und seine Bremse” вопрос был ориентирован на персонаж Тормоз (Тормоз погибает вместе с Автомобилем).
После ответа на тест читателям было предложено письменно мотивировать выбор вариантов ответа.
Результаты эксперимента по каждой басне оказались таковы.
“Die eitle Kollerdistel”. 140 реципиентов (86,4%) испытывают к умершей Перекати-поле более сочувствие, чем осуждение, 12 (7,4 %) – более осуждение, чем сочувствие, 9 (5,6%) – сочувствие. 1 участник (0,6%) опроса затруднился ответить.
“Bach und Pfuhl”. 91 читатель (56,2%) испытывает по отношению к Луже более сочувствие, чем осуждение, 58 (35,8%) – более осуждение, чем сочувствие, 11 (6,8%) – осуждение, 2 (1,2%) – сочувствие.
“Linde und Specht”. 124 информанта (76,6%) выбрали вариант “более осуждение, чем сочувствие”. 36 человек (22,2%) испытывают по отношению к Липе осуждение, 1 (0,6%) – более сочувствие, чем осуждение, 1 (0,6%) – сочувствие.
“Der Wagen und seine Bremse”. 81 опрашиваемый (50%) испытывает к Тормозу более осуждение, чем сочувствие, 78 (48,2%) – осуждение, 1 (0,6%) – сочувствие. 2 реципиента (1,2%) затруднились ответить.
Как видно по статистике, во всех 4 случаях большинство читательских голосов подтверждает гипотезу о том, что поступающие по природным законам (даже отрицательные) персонажи (в данном случае, Перекати-поле и Лужа) получают большую долю симпатии, чем персонажи, нарушающие естественную закономерность поведения (Липа и Тормоз).
Наши размышления косвенно подтверждаются и тем, что полученные результаты контрастируют с истиной, что смерть вообще вызывает в основном сочувствие.
Среди частных причин, по которым меньшинство респондентов всё же осудили Перекати-поле и Лужу, были следующие: а) читателей насторожило название “Die eitle Kollerdistel”, прямо характеризующее Перекати-поле как “тщеславную”; Перекати-поле бросила своего друга Саксаула; Перекати-поле падка на лесть; б) Лужа Р. Франка в сознании немцев воспринимается как “Nichtsnutz” (“не приносящая пользы”), “Lebemann”, “Prasser” (“прожигатель жизни”), что всегда осуждается; Лужа сама остановила бегущего мимо Ручья и обвинила его в слабости, беспокойности.
Меньшинство читателей, проявивших глубокое сочувствие Липе и Тормозу, объяснили своё отношение следующим образом: а) Дятел доставил Липе боль; Липу бесчеловечно “сожрали” черви; б) у Тормоза глупый начальник – Автомобиль; Тормоз пожертвовал своей жизнью ради справедливости.
Приведём фрагменты размышлений отдельных информантов, подметивших естественное и противоестественное поведение басенных героев.
Наталья О., 39 лет, предприниматель: “Перекати-поле жалко. Её увлекает за собой буйный Ветер (ведь автор пишет о Ветре – “буйный ветер”), и она не может по своей природе не следовать за ним”.
Татьяна М., 33 года, редактор газеты: “Героиню Перекати-поле гонит по свету Ветер, и не от неё зависит – оставаться возле Саксаула или следовать за Ветром”.
Ирина И., 26 лет, учитель немецкого языка: “Ручей предназначен бежать вперёд, а Лужа – стоять на месте. Ведь говорят же, что в лужах вода “стоячая” – её нельзя пить. Лужа не Ручей, она не может бежать. За что же её осуждать? Почему она должна стать ручьём или частью потока?”.
Игорь П., 30 лет, менеджер: “Почему Лужа названа единоличницей? Может быть, она просто хочет оставаться Лужей…”.
Айгуль С., 18 лет, студентка: “Липа возмущена, она оскорбляет Дятла (“дерзкий Дятел”). Она знала, что Дятлу хорошо жить в её ветвях, и всё же “прогнала его из своего лиственного царства”. Но и ей его присутствие было полезно”.
Ольга М., 29 лет, переводчик: “Зачем Липа препятствует тому, что заложено в мудрой природе – ведь понятно, что Дятел желает дереву добра… Может быть, это была молодая, ещё неопытная Липа? Но автор не подчёркивает этого…”.
Ирина Ш., 24 года, эксперт-таможенник: “Тормоз не выполняет своё прямое предназначение – тормозить. К тому же он поступает жестоко, в результате чего гибнет Автомобиль и Тормоз вместе с ним. Осуждение к этому персонажу усиливается”.
Ольга П., 17 лет, ученица 10 класса: “Автомобиль не знал, что может погибнуть. Тормозу надо было спасти Автомобиль, используя свои способности… Но он почему-то этого не сделал. Конечно, тех, кто не может остановиться, нужно ставить на место, но не ценой смерти”.
Характерно, что в своих размышлениях о басенных персонажах отдельные реципиенты объединили героев разных басен по парам: Перекати-поле и Лужу, Липу и Тормоз, опираясь именно на логичность и алогичность действий этих персонажей.
Попутно реципиенты отметили интересные для нашего исследования социальные аллюзии. Так, Виктория Ш., студентка, 18 лет, обратила внимание на скрытую в басне “Die eitle Kollerdistel” тему эмиграции.
Архичитательская интерпретация, идеально подтверждая теорию Л. Выготского о двойственном восприятии басни, показывает большую долю сочувствия, чем осуждения по отношению к естественно проявляющим себя персонажам и большую долю осуждения, чем сочувствия, по отношению к персонажам с неестественным для них поведением. Конкретно взятые, поступающие по природным законам (даже отрицательные) персонажи (в данном случае, Перекати-поле и Лужа) получают большую долю симпатии, чем персонажи, нарушающие естественные закономерности (Липа и Тормоз). Результаты эксперимента подтверждают гипотезу о том, что естественный или искусственный ход басенных событий влияет на восприятие басни, усиливает двойственность её воздействия на читателя: отрицательный персонаж, ведя себя естественным образом, неизменно вызывает к себе немалую долю положительного отношения, а ведя себя противоестественным образом, усиливает к себе негативное отношение.
Итак, двойственность восприятия басни усиливается благодаря внетекстовому фактору – изменению общественного строя и вместе с ним “перестройке” рецепции текста – и внутритекстовым причинам – местоименному “присвоению” персонажа автором, подаче “истины” в устах подчёркнуто наивного героя, применению естественного или искусственного “способа действия” персонажей.