0. предпосыл
Основной провокатор - время. Текст манифеста будет местами адресован герою моего беллетристического хулиганства на три буквы "мнл". Это должно сделать посыл более внятным, ибо обращения urbi et orbi обычно расплывчаты и во вред себе риторичны.
1. исход
Наша эпоха - переходник: транс- и реформатор. Время тектонических сдвигов общественного сознания. И: на новой возвышенности, на переломе тысячелетий и мифов появляется новейшая точка обозрения реалий современнаго искусства. Заострилась сейчас необходимость нового базиса и даже нового направления для вектора креативной словесности. Дальнейшее изобилие психологических терминов пусть не пугает читателя: наука и искусство должны идти в ногу друг с другом и со временем - на пути к их общей цели познания мироустройства необходимо выверять адекватность понятий той, всё время усложняющейся действительности, которая развивается на основе исторически накопленного опыта самосознания цивилизации. Давно стало очевидным то, что произведения искусства, как и научные достижения меняют мировидение грядущих поколений - поэтому нельзя бояться установления понятийного соответствия между достижениями этих двух культурных практик: нужно стремиться к этому.
Симптомом угасания творческих технологий в литературе ХХ века стал постмодернизм. Проблеме безпоследственного изъятия (правильнее - снятия) этого злокачественного образования будет посвящён дальнейший текст.
Упомянутая парадигма, породив серию уродливых нагромождений, исчерпала себя в авторах П-ряда: Пригов, Пелевин... - далее мы будем говорить только об отечественных литературных образцах данного направления. Постмодернизм навис над русским самосознанием тяжёлой тучей - этой ситуации должен быть исход.
Концептуальные кентавры Пелевина разгуливают по Большой Дмитровке, привкус компиляции имеет даже признание в любви. Но: этот грибок мог привиться только на обезреаленной почве затмения общественного сознания - в контрреволюционной России периода девяностых. Но: п-м выростал исподволь, андерграундно и тайно - в качестве оппозиции соцреалу - как пресловутый УХОД. Общество имеет то искусство, которого оно достойно: впадение в идеологическую шизофрению не замедлило отразиться гибридогенным искусством, искусством кроссхронологических имплантаций. С прошлым легче всего бороться с помощью фантазийной хирургии: прямолинейная антипатриотичесая пропаганда BBC пустила корни в русское самосознание (в первую очередь - интеллигентское) и на фотографии Чапаева новый русский фантаст увидел белогвардейские усы монголоидного монаха.
Постмодерн у нас востребован приколотым, молниеносно оприходованным натовскими стратегиями удовольствий, поколением Пе (pepsi, педерастия, pr) как популярное искусство прихода, для которго как нельзя лучше в качестве глюкогенных элементов подходит материнская плоть отечественной истории. Постмодернистский Эдип оказался смекалистее своих предшественников: он объявил мифом реальность во всех её ипостасях - таким образом он легитимировал свои преступления и отвёл подозрения от собственной мифичности. Но всякому приходу взаимооднозначно соответствует отход. "Вставит навсегда" - вот боязливая пелевинская оговорочка, улыбнувшись которой вы и избавитесь от упомянутых монструозных порождений. Вновь, по принципу отрицания отрицания, на смену компиляционному искусству должно прийти искусство констатирующее, но уже в снятии, выше, на новом витке.
2. повод
Перед современными авторами и читателями разверзлась бездна Пригова: бездна возможных сочетаний (по принципу компиляции) элементов, конституированных модерном и реализмом. Это - дурная бесконечность, из которой нет возврата, но есть лишь деление единиц на бесконечно малые отрезки. Постмодерн не порождает ничего, кроме пробирочных нежизнеспособных гибридов-мозайцев. Но, в пресловутой борьбе с реальностью, постмодерном были изобретены тончайшие оптические средства её отслеживания, которые прекрасно подходят для использования в мирных целях. Именно снятие (aufheiben, по Гегелю), применение выработанных гибельной парадигмой принципов созидания без "родного" основания должно спасти текст как форму порождения реальности.
3. донор
Постмодерн в метаниях внутритекстных коротких замыканий внезапно для своей "верхушки" открыл новейший и точнейший принцип обращения к реальности (found poetry). Без посредников рассказчика или героя (действительно отталкивающих архаизмов реализма) текст теперь удерживает в квазипервичной форме стимульность внешнего тексту и вбираемого им мира. Именно в сегодняшней ситуации политекстурности культурного пространства (города или дороги) появилась возможность прямой цитаты момента восприятия, момента бытия автора между текстами. С этого начинается новейший, неизмеримо превосходящий предшественников (реализм и постмодернизм) метод вос- и произведения реальности.
До сих пор представление о методах реалистического искусства ограничивалось формулой "отражение реальности". Однако теперь мы с уверенностью можем продемонстрировать как от премены мест слагаемых изменится сумма. Обновлённый реалстический текст, оснащённый трофейной оптикой, навсегда теряет стоимость карманного зеркальца и обретает новую ценность как реальность отражения.
В снятом виде принцип цитирования окружающего автора политекстного и политекстурного пространства является точным оптическим прибором, позволяющим тексту удерживать разноплановые характеристики события автора и реальности.
4. основа
Новейшая парадигма "post-post", т.е. снятия постмодернизма, а именно - радикального реализма имеет, естественно, мировоззренческие импликации, связанные с самосознанием современного автора худ. текста. Проблема смысла жизни в школе радреала разрешается кратчайшим путём. Открытие (в конце ХХ в.) многоярусной компьютерной виртуальности, т.е. - возможности пребывать в множестве псевдореальностей - лишь подтвердило царственность статуса первой реальности, реальности с большого Р.
Бытие - есть полнота восприятия человеком (автором) той Реальности, которая ему предстоит, в окружении модальностей которой он рождён и скончается. С этой точки зрения: дорога каждая секунда со-бытия с Реальностью, возможность заглянуть за угол, вглядеться, нагнуться или привстать на цыпочки чтобы рассмотреть Подробность - поэтому для радреала очевиден примат восприятия над всеми остальными психическими функциями . Не следует понимать восприятие по-аристотелевски: восприятие у современного представителя европейской цивилизации необходимо включает в себя и мышление, и память, и воображение. Но: с другой стороны мы, может быть, и делаем некий шаг назад, к Аристотелю, ведь то, что он называл эйдолами - есть непосредственные истечения объективности, соприкасающиеся с субъектом восприятия. Эйдолы нашего времени не могут протиснуться по адресу, так как чужеродные нагромождения "опыта поколений" заграждают им путь, но "If the doors of perсeption were cleansed..."
Ситуация эта вполне проявилась в постмодернизме, где, чтобы признаться в любви следует отослать друг друга к томам библиотек (или найти соотв. ссылку в Сети). Кстати: мы никоим образом не запрещаем так азываемое "расширение реальности" компьютерным или наркотическим путём, однако, если быть последовательным радреаловцем, то всё это годится только как тренировка, как учение перед настоящим боем. Опыт цветочного поколения представляется нам именно уходом от реальности, который сперва мерещился углублением.
Поздний сюрреализм, старший брат постмодерна, в итоге, и дал убежище вудсточным беглецам, предпочетшим видеть мир в кислотных оттенках. Вообще, если проследить важнейшие события последних десятилетий с точки зрения их направленности, то все они выстраиваются весьма стройно как последовательный переход к неРеальности.
Учитывая в первую очередь опыт Джойса, осознав поток собственного сознания именно как реальность отражения, мы сегодня как никогда готовы, наконец, повернуться лицом к Реальности. Следующий шаг - текст. Текст теперь для нас становится убежищем, с каждой секундой сокращающегося, события автора и Реальности. Дневник, хроника - это лишь предвестники настоящего убежища , в котором утилитарность отчёта исчезнет в пользу текстуального, вобравшего субъект и объект времени, концентрата, позволяющего объекту преодолеть границы субъектностей автора и читателя. Испугались? Напрасно: ведь процесс объективации бытия автора - субъектен, для радреала в жизни, как и в творчестве, объект, конечно, не являет себя "сам по себе" ( хотя нужно стремиться именно к этому ) - радреал по-новому оценивает всю психическую ипостась Реальности, где отныне живое внимание тождественно зафиксированному творчеству, т.е. тексту.
5. форма
Чудным образом совпали два обнаружения начала ХХ века - самовитой заумной речи у футуристов и внутренней речи как высшей психической функции у Л. С. Выготского. Внутренняя речь - есть сжатая к корням предикативная вербально-беззвучная форма внутреннего плана (взаимо)действия субъекта ( и объекта ). И снова: восприятие есть первичная констатация себя-в-мире как мира-в-себе. (Субъективный идеализм Пелевина - лишь дань регрессу общественного сознания к иссохшим религиозным корешкам.) Восприятие - это одновременное утверждение О. и S. в каждом моменте со-бытия. Конечно, объект исчезает с субъектом, а также доступен только при наличии субъективных средств фиксации О. Однако это отнюдь не означает того, что следует углубиться в раковину субидеала, отчаявшись достичь объективности. Объекты остаются, субъекты же исчезают - именно наличие городских объектов-долгожителей позволяет радикальному реализму аскетично предаваться их восприятию, которое, будучи текстуализированным, превращается в подлинный диалог ( парадокс: имея исходно монолог авторского восприятия, читатель превращает его в диалог, достраивая текст своим опытом ). Опять же: случай исчезновения объекта лишь повышает цену его фиксации в тексте. Например, мой txt "martini известия пушкин" был написан из окна снесённого ныне здания: открылся вид с других точек, но та точка осталась лишь в тексте ( вместе с моментом ). Итак, радреал выбирает слогоритмический чёрный стих именно потому, что это звучание на сегодняшний день наиболее приближено к внутренней ( форме ) речи. В.р., конечно, не тождественна тексту. Доля знаковости и условности остаётся: однако, она сведена к минимуму - такая речь работает с краткими словами в сбивчивом ритме восприятия. Esse est percipi - вот лозунг радреала.
6. возможь
То есть, поставив в тексте восприятие на первое место, мы выделяем краеугольный камень со- ( и просто ) отношений с худтекстом как автора, так и читателя. На мой взгляд, абсолютной ценностью текста является момент, им схваченный. Но не стоит утилизировать такую позицию до служебности или же складо-амбарности понятийного текста по отношению к Реальности. Именно самовитое слово в радреале призвано выделять punktum, вспышку в течении менее реалоёмкой речи - здесь речь, обретя статус первичного стимула или, если угодно, концентрата, может быть и объектом старомодного эстетствующего отношения ( в качестве удачного набора слов-значений ), и ( что важнее, но, боюсь, не скорее ) одной из точек разворачивания бытия.
7. возражь
Ты, мнл, сделал великолепное недавно замечание: мол, человек, когда он глядит на дерево, в мысли ( думается, что ты подразумевал тут внутреннюю речь по-твоему понятую ) имеет всё, что угодно, но только не слово "дерево": зарплату, например . Это возражение для краткости назовём "деревозарплатой". В этом правдивом утверждении содержится именно тот, веками складывавшийся концепт восприятия, который радреалу предстоит в корне реформировать (точнее: низвести его монархию до парламентской фракции). Уже звучало предостережение от упрощений: поток восприятия текстом в радреале не сводится к "ночюлицафонарёптеке".
Сознание полифонично: в миге восприятия дерева звучит и зарплата, и навязчивый припев радиопесенки, и фон улицы. Всё это документально передать средствами текста, вроде бы, невозможно, однако можно - путём одной или более кроссмодальных траекторий речи - удерживать в течение необходимого времени авторское субпространство. В эпоху кинематографа, вроде бы, смешно заниматься подобными авантюрами. Как же быть? С одной стороны есть (недоступное камере) "Мышление с большой буквы Мы", для которого повседневное восприятие зачастую является лишь параллелью или фоном. С другой стороны есть мышление и воображение, включённые в процесс восприятия, которые по сути являются его потенциальой партитурой . Неужели им не суждено свидеться? Будетляне постулировали красоту слова как такового - в этом неизменённом виде висит этот лозунг, но уже в штабе постмодернизма. Реформа футуристов была направлена на освобождение слова из рабства изобразительности и символичности. На новом этапе мы, конечно, не заточим его обратно. Слово с тех пор претерпело массу переоценок. Но пойдём по порядку.
8. былое
Предметы, качества и действия имели свои чёткие названия, наличие синонимов позволяло классическому стиху подбирать созвучные, красиво слагающиеся названия. Но пришёл футуризм и низвёл власть опостылевших созвучий и метров. Он же и смешал карты названий предметов: самовитое слово уже не хочет быть биркой или служкой, оно представляется - "кракокот", "зинзивел" и т.д. Футуризм сделал возможным сюр: Заболоцкий и Хлебников - вдарили. Однако, зинзивея, тот же самый реформатор выдвинул вперёд и видо-, звуко-, эмоцио- подражательную функцию слова, замятую метафизными классиками. С изменением ценности слова меняется и отношение его к Реальности: самовитое слово, выйдя на свободу, сначала прочь улетело от объективности ( в заоблачности Хлебникова и стратосферы Заболоцкого ), но, окрепнув там и отвыкнув от прилипчивости рифмышления, оно вернулось в почвы площадей и улиц (Маяковский) и стало в сто раз точнее звучать Реальностью ( "Головы кобыльей// Вылеп" ). Дополнение к древозарплате: а что вы вообще считаете реальностью, уж не хотите ли вы всю жизнь фиксировать восприятие некоего уличного постового или фонарного столба?
Для сидящего за компьютером Реальность виртуальна, т.е. следует, а вот окна, в которые он вкликивается, наоборот, реальны. Для решающего в уме задачу профессора более реальны не запах духов лаборантки, не карканье ворон за окном, а числовые и знаковые преобразования. А что реально спящему? Конечно: существуют подуровни Реальности, её разветвления (симуляции и т. п.) - но все они питаются от основного ствола первой Реальности. (Страсть видеть во сне Реальность, неожиданные места, события и реализации желаний, представляется мне свидетельством непознанной творческой потенции человека творить Реальность по её законам.) Так или иначе, без восприятия ни один уровень Реальности не существует. Конечно же: восприятие - на этот раз культуральное, а не Аристотелевское - всегда есть выбор. А выбор - это уже почти субъект. Именно по этому до того, как стать окончательным, радикальным, наш реализм носил фамилию Субъективный. Вышеизложенная проблема уже является ответом на вопрос и повторением пройденного: восприятие рассказывает о S. не меньше, чем об О., но главное - радреал должен удерживать все движения момента бытия субъекта и Реальности вместе.
Идеальная модель радреала вообще не имеет дела ни с какой-либо замещающей внутреннюю и внешнюю реальность художественной формой / материалом, ни с "точками зрения" на Реальность: в идеальном радреале нет отдельности S. от О., он есть непрерывное и одновременное разворачивание всех реальных уровней во всех соответствующих составляющих Реальности. В будущем, возможно именно благодаря микропроцессорам, возникнет такая художественная технология, которая без труда сможет полностью транслировать в режиме реального (или убыстренно / замедленного) времени опыт одного субъекта восприятия - другому. Сегодня же, когда кинематограф не достиг ещё полной (объемлющей все уровни) реальности отражения ( о чём, как о катастрофическом простое, беспокоился Андрей Тарковский ), мы делаем с помошью слова шаг к радикальному реализму: во-первых, потому, что не имеем более адекватного (субъекту и среде восприятия) материала и во-вторых, чтобы показать безнадёжную отсталость текстуальных средств протрухших предшественников. Здесь п-м и классицизм (сонаследники) одинаково не дотягиваются до Рреальности: п-м зациклен на цитировании и комбинировании вторых (чужевоспринятых) реальностей (т.е. текстов), а классики петляют около Неё пьяными галсами рифм, размышлений и метафор.
Здесь радреал перехватывает инициативу у постмодерна: "говорите, цитировать? так зачем же тратить время на сопоставления и составления из чужих частей некой производной третьей реальности? цитируйте первую - цитировать так цитировать!" И не важно с чего начинается текстуальный момент: это может быть воспоминание, оборвавшееся чем-то размышление или взгляд на вывеску, но всё это должно быть опознаваемо как непрерывное, хотя и переключающееся модальностями, бытие. Cogитация - свята, но она нашла подходящее убежище в филосовском тексте. Поэтика радикального реализма хочет именно в слогоритмическом стихе, удерживающем и сбивчивость восприятия, и форму внутреннего слова (внутреннюю форму слова по Шпету), обрести свой, наиболее её вмещающий дом, хотя, по обветшании, не исключён переезд в следующих поколениях.
9. оценность
Оказывается, что концепция радикального реализма отнюдь не вытесняет засилия бесцельного насилия над словом и образом или же цитатных пассьянсов: она просто кладёт эти тексты на новую координатную плоскость и делает суровый вывод - вот каков ваш выбор, вот какова ваша реальность. П-м - типично буржуазное направление в искусстве, целью которого является подрыв идеологических основ художественного восприятия, его пресловутое "раскрепощение". Но на деле мы имеем не освобождённого, а, наоборот, зашоренного новой антиидеологией ( кстати, довольно устаревшей: вспомним декаданс ) читателя, от которого окончательно скрыта первая, единственная Реальность.
Что подразумевает п-м? То, что Реальности не существует, Реальность - это миф, продукт устаревшей идеологии, разложением и свержением которого единственно достойно заниматься современному автору. Уничтожением Реальности ныне занимается весь московский литературный бомонд ( Витухновская и др. ). Но выглянем за якобы узколитературную основу такого взгляда на "реальность Реальности". Постмодернизм - это абсолютно прозрачное орудие холодной войны. Усомноить врага в подлинности окружающего его мира, создать из реалий его жизни негативистский коллаж - вот стратегическая задача, которую противник успешно решает с помощью постмодерна. То, что на пути творческой мысли постмодерниста ломаются героические образы отечественной истории кажется читателю чем-то побочным, второстепенным, главное - "полёт". Но, наевшись вдоволь такого искусства (а не только чтиво, но и визулистика современного искусства насквозь по-постмодернистски реакционна), читатель-зритель уже не видит прежней Реальности - перед его глазами очутились вымышленные чудища и руины. Но кто же всё это творит? Субъектом упомянутых нагромождений, сколь не отбрыкивайся от этого, остаётся несчастный, задавленный тоннами вычитанных фраз, автор - съёжившийся, безголосый. Всё выходит вопреки хотению постмодерна: автор - вынесенная за скобки точка встречи тектобъектов - как чёрная дыра вбирает и уничтожает их, а остаётся глухонемой субъектишка, отважившийся именно на выражение, невольное выпячивание себя и своей неработоспособности путём такой устрашающей демонстрации.
Радреал же, напротив, объектами вбирает субъекта - здесь звучит симфония прикосновений и опыта, полифонический диалог субъектно-объектного со-бытия.
10. твердь
Радреал, помимо обоснования текста, меняет отношение человека к собственной жизни и к окружающей его объективности. Снимая цитирование вторых реальностей и цитируя отныне только "первоисточник" (которым, кстати, может быть и текст - как часть визуального пространства), радикальный реализм выводит на первый план подробность - как неделимое далее свидетельство взаимоотношений субъекта и Реальности. Новизна реформы радреала звучит не только мадригалом постмодернизму, но и позволяет услышать в себе по-новому понятые классические формулировки (столь любые Набокову): "vita brevis, ars longa" и "подробности - Бог". К первой из них мы прибавляем то, что искусство вечно не вопреки бытию, а вместе с ним: оно является продолжением бытия, его расширением и разработкой. Искусство (если оно отвечает основной своей старой и новой задаче) и есть бытие в чистом (точнее - натуральном: грязном, шумном, подробном) виде. Даже стародавней религиозной жизненной установке богоискательства мы теперь можем уверенно подсказать: ищи подробности - найдёшь Бога (а если и дальше вглядишься, то окончательно, истинно НЕ найдёшь). Реальным может быть разное, но чем подробнее и полнее эта разность удержана текстом, тем яснее чистый звук бытия - движение, выбор, восприятие.
11. старь
Вечная ценность размышленческого текста и постмодернистской фольклёристики - "диалектов" разнообразных сэмплов высказываний - сокрыта в общей для них позолоченной формуле "так сказалось". Но подобный вербальный фетишизм давно исчерпал себя: в этом плане, метания мнл от газет и телевидения к акцентам провинциальных бабулек выписывают характерную для постмодерна траекторию репортажа из кунсткамеры вербальных фактов. Насквозь прорефлексенная страсть верб-коллекционерства, сдобренная авторской моралью между (и внутри) строк эдак-лихо-сказанного или услышанного - вот звук постмодернистского текста конца ХХ века. Не переосмыслив подобные действия (автоматизмы) в русле радреального отношения, мы так и останемся коллекционерами милых словосочетаний, скрывающих "вечный смысл". Возможно, ужесточая позицию радреала, в будущем можно будет представить себе, что автор является функцией, но не текста (языка), а Реальности. Субъективность восприятия - лишь одна из характеристик момента Реальности. Главное условие, от которого никуда не деться, а поэтому нужно идти ему навстречу - это психико- или сознаниеморфизм нового текста, где субъектность прямо выражена объектами в речи.
12. новиз
Текст может становиться объективной стенограммой бытия. И вновь стоит предостеречься от редукции. Внутренняя речь не равняется ни мышлению (как она грезилась классикам и мнл), ни восприятию (как нам бы хотелось), она - нечто промежуточное (и что самое интересное, особенно тебе, мнл, - кодовое, т.е. общее для разных языков - по принципу формирования). Поиском этой золотой середины теперь и займётся радреал. От позиций субреала в сторону реальности нами сделан ровно один шаг. Теперь радреалом признан некий, интересный именно словесной форме поэзии, промежуток между окружающим субъекта потенциальным текстом и средствами его восприятия. Это - выбор: это и притягательность определённых объектов для данного S (валентность - следствие опыта, субъектность), и насилие вербальных ассоциаций над перцептивным полем, которые выстраивают текст по своей логике (те самые постмодернистские и классические тенденции, которых следует избегать). В цитировании Реальности принципиально находятся в одном ряду стимулы разных модальностей: видимое, слышимое, осязаемое, запахи. Наиболее прямой, "снятой" у постмодернизма, цитатой является подтекст рекламных и любых других текстуальных пространств, оказывающихся внутри субъективного перцептивного поля. Приближение к Реальности всегда является основной задачей текста, проще говоря, автор должен освободиться от, уводящего в философские выси, остаточного вербального фона: услышать дерево, а не зарплату.
13. очист
Очищение авторского и читательского восприятия от захламлённости постмодернистскими и классическими автоматизмами - вот первоочередная задача радреала. Превосходящую силу имеет та концепция, которая объемлет остальные: снимает и включает их. Нами показано - каким образом с точки зрения радикального реализма переосмысляется постмодернизм: как частный приём, как один из способов. Не коллаж цитат или тенденция, заданная компиляцией становятся теперь значимыми: не цитата ради втягивания читателя из Реальности отражения в особенности Отражения реальности, но наоборот - цитата ради точнейшей реализации текста, текст ради Реальности, а не наоборот.
14. послед
Радреал становится не только руководством к авторскому действию, но и методом толкования любого текста на предмет содержащейся в нём Реальности или на предмет выраженной текстом субреальности авторского бытия. Концепция реалоёмкого текста в корне должна изменить ценностное отношение к тексту как таковому: помимо прочтения в нём бессмысленной "музыки слов", которая отнюдь не обесценивается (просто уходит с первого плана, становясь контрольным минимумом звучания текста) или столь же безысходной вербальной мозаики (игры значений), читатель отныне на каждом шагу текста будет фиксировать наличие реального перцепта в словах - воспринимать Реальность текстом.
30.03.2000