ФЛОРЕНЦИЯ
Флоренция, лилия могущества (1), нераспустившийся бутон весенний. Весенние рассветы над Арно. Прелесть юных (о, не ей жалеть о том мире, который побеждает твоя прелесть, Апрель!), живое, целомудренное, непрерывное дыхание ветра – свежего, что оживляет мрамор и дает жизнь Боттичеллиевой Венере; родники желания, беременные всеми скульптурными формами красоты; высокое Небо духа; тающие линии холмов, вместе с острой ностальгией растворения, овеваемой белыми формами красоты; да, поистине, в этом наше (2) божественное свойство: слышать себя и за пределами музыки, во сне, населенном пластическими образами.
*
Арно здесь еще бежит в прохладном трепете; а далее река наполняется молчаньем глубин; своими каналами, проведенными меж низких и монотонных холмов, касается она малых этрусских городков, одинаковых до самого устья, оставляет позади белые трофеи Пизы, блистательный собор, внутри пересеченный колоссальной балкой, заключающей в своей наготе свободное, глубокое дыхание моря. В музыкальном разноголосом гудении Синьи (3) я вспоминаю это глубокое безмолвие: безмолвие погребенной эпохи; …и как одна этрусская девушка может сделать печальной всю картину округи...
*
Переулок в центре города: харчевни с недоброй славой, лавки старьевщиков с разнообразной и причудливой бронзовой мелочью. Одна закусочная днем всегда пуста, зато вечером за ее стеклами мельтешат подозрительные типы. Крики и грубые шутки выливаются в переулок, когда в дверях возникает очередной клиент. В этот переулок, короткий и тесный, смотрит единственное окно, загороженное решеткой, в отсыревшей красной стене, за железными прутьями видны туповатые лица увядающих проституток, которым густые румяна придают трагикомический вид. Из замусоренного прохода, пахнущего мочой, с грибком на осыпающихся стенах, открывается только один вид – на харчевню. Накрашенные шутихи, кажется, с любопытством следят за жизнью, текущей за окном, в кислом запахе макарон с томатами, в хохоте сутенеров, который внезапно обрывается в виду полицейского патруля. Три несовершеннолетние девицы монотонно покачивают своими скороспелыми прелестями. Три обросших немца, исхудалые, опустившиеся, аккуратно, по капле, делятся, сидя вокруг литровой бутылки. Один из них, с лицом Христа, одет… в священническую тунику, которую придерживает, задрав выше колен (4). Острый дым горячих макарон; звон тарелок и стаканов, шутки мужчин, чьи пальцы унизаны перстнями; сейчас, вволю покушав, они позволяют ласкать себя женщинам. Проходят служанки в остром и дымном воздухе, взывая певучими голосами: «Пасту несу-у-у!» На черно-белой картине, подвешенной высоко под потолком, смуглая девушка с гитарой – резко выделяются зубы и белки глаз: «Серенада над берегами Арно». На меня налетает усталый ветер с флорентийских холмов; он несет запах увядших веночков, смешанный с запахами лаков и красок старинных живописных полотен, едва-едва уловимыми… (Мережковский) (5).
ФАЭНЦА
Мощная башня эпохи барокко с зажженной лампадой над парапетом; она поднимается над площадью в конце длинной улицы, где все дома красны и на всех окнах ржавые решетки; (перекрестки улиц пустынны). Некоторые домохозяйки прелестны. Воздух будто наполнен чем-то зовущим в танец. Прислушиваюсь: мощная, сейчас зажженная, барочная башня сообщает воздуху чувство освобождения. Кажется, что ясное око часов на башне просвещает вечер своими позолоченными стрелками; маленькая белая мадонна уже различима за парапетом, над маленьким и ржавым горящим светильником; И уже пуста мощная барочная башня, и видно, как несет она освещенные символы времени и веры (6).
*
Окружающие площадь лоджии над арками, белыми, легкими и упругими, делают ее похожей на сцену театра. Проходит бедная рыбачка по сцене многоголосого кафе, неся на голове свой улов, и между плеч спадает мелкая черная сетка, вся в частых черных узелках, на оживленной площади арок, легких и упругих. Треугольным капюшоном ниспадает сетка на оголенную спину; смуглое орлиное лицо колдуньи, равное «Ночи» Микеланджело (7).
……………………………………………………………………………………….
У Офелии, моей хозяйки (8), светлые волосы и длинные пушистые ресницы, в которых едва не тонут ее глаза: лицо классическое, но при этом имеет озорное выражение. Замечаю, что губы ее искусаны; в ней есть и от испанца, и от итальянской нежности, и все вместе: воспоминание, отблеск древней латинской юности. Прислушиваюсь к разговорам. Здешняя жизнь имеет сильный натуралистический привкус. Как в Испании. Какое счастье – жить в стране без философии.
*
Музей. Рибера и Баккарини. В глубине старинного здания, раскаленного глухим зноем полудня, тень таит на неоштукатуренной стене нагие, подобные сухим костям образы гравюр. Дюрер, Рибера… Рибера: танцующие движения сатира, выгнувшегося над безобразно-пьяным Силеном (9). Эхо сухих аккордов ясно отдается в глухом сумраке. Девчушки на рыбалке, что боязливо ходят в воде, сжимая свои гладкие молочно-белые коленки под действием безотчетного белого позыва. Нежная подростковая грудь: веселый свет итальянского духа улыбается белой девичьей чистоте, хранимой в нежных мраморных углублениях. Великие образы классической традиции скрывают свою силу между ресниц.
__________________________________________________________
КОММЕНТАРИИ
(1) Алая лилия – геральдический символ Флоренции. Сравнение города с весенним бутоном Кампана заимствует из романа Дм. Мережковского «Воскресшие боги»: «…Красноватый черепичный купол Мария дель Фьоре, похожий на исполинский нераспустившийся цветок древней, геральдической Алой Лилии; вся Флоренция, в двойном вечернем и лунном свете, была как один огромный, серебристо-темный цветок» (кн. 14).
(2) Наше, т. е. итальянское.
(3) Синья – один из малых городов Тосканы, расположенный на берегу Арно, среди обширных пшеничных полей.
(4) «Германец» (а следовательно, и «немец») на символическом языке Кампаны означает не столько национальную принадлежность, сколько некое возвышенное благородство натуры, свободу от торгашеского духа современности. Недаром весь цикл «Орфические песни» имеет позаголовок на немецком языке: «Трагедии последних германцев в Италии» и посвящен германскому кайзеру Вильгельму II. Опустившийся человек, бродяга, пьяница, сумасшедший – по мысли Кампаны такому изгою эпохи ничто не мешает осознавать себя подлинным «сверхчеловеком» Ницше. Как и ореол Ницше ничуть не меркнет от того, что он кончил жизнь в сумасшедшем доме. Трое бродяг вокруг бутылки – не пародийное, но скорее апофатическое отображение трех ангелов, представших в пустыне Аврааму. Вполне возможно, сама композиция навеяна византийской иконографией «Троицы». Мозаики с этим сюжетом, напоминающие нам знаменитую «Троицу» Рублева, имеются во множестве романских церквей Италии (XI – XIII вв.). «Один из них, с лицом Христа». – Это может быть и автопортретом. В 1914-15 гг. Дино носил длинную золотисто-рыжеватую бороду и волосы до плеч.
(5) Вторая цитата из Мережковского. «Леонардо заметил, что у каждого города, точно так же как у каждого человека,— свой запах: у Флоренции — запах влажной пыли, как у ирисов, смешанный с едва уловимым свежим запахом лака и красок очень старых картин» (Д. Мережковский. Воскресшие боги, или Леонардо да Винчи. Кн. 14). Кампана всегда отдает предпочтение увядшим цветам. «Увядшие веночки» (corolle) – гирлянды из цветов, которыми девушки и женщины по обычаю украшали статуи Мадонны в католических храмах. Заимствованный образ у Кампаны переосмысливается: он символизирует увядание, уход и народной веры, и чувства подлинного и прекрасного из мира буржуазной пошлости.
(6) Часовая башня на Пьяцца дель Пополо (начало XVII в.) - главный архитектурный ориентир города. На лоджии под часами находится мраморная статуя Мадонны. Она хорошо видна с площади, но из глубины улиц в дневное время почти неразличима.
(7) «Ночь» – знаменитая скульптура Микеланджело, не раз упоминаемая в «Орфических песнях».
(8) Кампана не без умысла дает своим эпизодическим персонажам литературные (подчас неитальянские) имена. Старый, традиционный, романтичный, красочный мир, «уходя – остается». Под спекшимся шлаком буржуазно-индустриального века горят исконные, эпические, древние человеческие чувства и страсти, составлявшие сюжеты для великих творцов – от Гомера и Эсхила до Шекспира и Гете.
(9) Хусепе де Рибера – знаменитый испанский художник XVII века, почти вся творческая жизнь которого прошла в Италии. Здесь описывается его картина «Пьяный Силен». Баккарини - известная в Фаэнце фамилия, давшая городу несколько общественных деятелей и художников. Ставя рядом имена великого, всемирно признанного мастера и художника сугубо местного уровня, Кампана передает характерную атмосферу провинциального музея.
На фото: крыши Фаэнцы.