Сады мои

Любого вида сад хорош уж потому,
что соответствует владельцу своему
                Жак Делиль «Сады» 1872 г.


Сады мои…


***


Границ не зная,
простирая мысли
на расстоянии воображений,
и вопрошая Бога
о всемогуществе его,
в какой-то миг,
где оказаться хочешь,
нелепого желания плоды
                пожнешь.


***
Печаль взлетает над полями,
вбирая радости сирени,
душистость белого жасмина,
багровость дачного пиона.

Из запахов весны ушедшей,
из летних снов жужжащих
рисуются садов картины,
что Ева в памяти хранила.

Когда б не голод на беседы
под шум фонтанного каскада,
фантазии не уводили б так далеко
от бедных северных болот.

В природной неуёмности царёвой
летит мечта за уходящей жизнью,
мечта цветов, мечта любовей,
и спелости творчества,
и целости зрелости.

***
Гладь травы,
ухоженность большого дома,
увитого плющом,
и каменная голубятня.
Розовых кустов бордюры.
Куличностью кусты произрастают,
подстриженные тисы,
регулярные партеры.
И дуб,
как целый мир,
скореженный и стойкий.

Пафос вдохновенно
распределил рациональность.


***
В форме вазы
проём в стене.

Тени веток рисунок ткут,
листья гладью выстилают простор,
сквозь который
иглы солнца снуют.

Взыскующая красота
в простой лужочек пожелтевший
из облаков прислала жриц,
играющих оттенками цветов.

В очерченном светилом круге
безмерность бед
свой бег остановила.


***
Самый простой мотив.
Неправильной формы луна.
Сад камней, к нему прикоснуться нельзя.

В небесах перистых облаков полоса.
Разрисована почва у ног камней.

Чтоб все так и было
до окончания дней проходящих.

***
На каменных ступенях,
пьедесталах,
вазонах,
в округлостях и впадинах,
в пупках и на плечах
растут леса
микроскопических масштабов,
цветут цветы
волной окрас меняя.

В далекой молодости камня
витал растительности дух.
Бунт недовольства вечностью
являл невозмутимость
перед законом принятых красот.

В награду им –
свое мерило
времен прошедших
и будущего протяжённость.


***
В палисаднике
летний день
яркостью георгина блещет.

Сельская
непосредственность
заборчиком бережётся.

Левкои в щели улыбчиво пролезают,
из окошка герань выпадает.

Качает ветвями ветер
пару берез усталых.

К полузаросшей помятой дороге
еле заметно тропинка утоптана.

Жизнь до зимы.
Покорность судьбе.
С холодом не поспоришь.

Георгин о другом.
Подпирает самодовольство.
Стеблем толстым, лохматым цветком
вызов небу являет.


***
Мой русский сад,
взволнованный неразберихой.
Разлапистость шиповника
в охрану снарядив,
травы неудержимость уважая,
свечами иван-чая украшая полдень,
березам, ивам, тополю
хвалу воздав,
не умаляя вишен красоту,
лишь яблоням размашистость дарит
для радости любви,
для продолженья жизни.

***
Этот сад не в моих снах расцвел.
Он явился неизвестно откуда.

Цветы причудливо меняют форму.
Розово-белые
  переходят
в суровый лиловый.

Завопив сердцевина
о недостаточном жаре,
неистово полыхнула
огненно-жёлто-красным.

Стебли спиралью ползут по земле
или взвиваются по вертикали.

Это буйство, это клетка,
это забытое прошлое.

Переход на луга
    в васильках и ромашках
ровным дыханием ветерка
плавностью волн
в родные места возвращает
под утро.
 


***
На светлой зелени
охапки белого –
расцветшей юности цветы.
Предчувствие цены
за краткость счастья,
за радость благоуханья,
за ласки ветра,
за щедрость воздуха и солнца.

Весны неповторимость,
невесомость ожидаемой любви
уносятся,
след оставляя в сердце.

Летящей красоте,
так безмятежно умиравшей,
завидуешь.

И одиночество цветов,
как память жизни в сущем,
сплетаясь с телом и душой,
свершают в бытие
свой тонкий мiръ незримый.


***
В любимом саду
сохнут розы,
ползут муравьи, грызут бутоны.

Сочувствие пухнет,
камни жалко,
сфера их поедает.

День воскресный,
 открещиваясь от веселья,
не видит в себе мир,
но поле,
где откровенность с ложью
танцуют в унисон.

Убью себя в себе,
зажгу костры,
на тёплых камнях
позвонки согрею.

Летает пепел,
яд в себе несёт.
Бессмысленно мечту лелеять.
Я не могу уснуть,
сную как муравей,
теряя смысл жизни.

***
Играем мыслями,
чтоб слово разукрасить
иль наделить как мышцы силой.

Определить лицо травы:
то слишком ласково,
то брызгами росы охолоним.

Прильнув
к зелёному озимых полю
с серебряным мельканьем мошкары,
среди голубизны и воли
немолчной азбукой столетий
ополоснёшь свой ум.

И чувствуешь,
как губ холодных приближенье
не отступающей зимы
цветенье яблонь прекратило.

В саду начало тёплое весны
наивностью надежд объединило.
Плодов утрата – приговор.

И налилась печалью листва,
трава покрылась сединою.

Беспомощность моя
текст прерывает.

***
Я погружаюсь в этот сад,
как в ванну с тёплыми солями,
с невиданным и не вдыхаемым
ни в прошлой жизни, ни сейчас –
томимых запахом мечты и счастья.

Но в этом мираже
заросшая травой земля.
Под жаркими лучами,
дождём и стужей
сад создавать позволено лишь Богу.

Когда чертополох,
напрягши мускулы лихие,
колючками грозит,
бузит репейник,
крапива строем наступает,
«пусть расцветают все цветы»
талант Природы кажется чужим.

Я погружаюсь в собственную дурь.

На сладость роз,
на горечь лилий,
на базелика нежность,
на выправку гусара – георгина
я трачу силы слабые свои.
Помилуй, Бог!
Не сотвори себе садов.


***
Обиженное чудо –
                российские поля.
Свирелью пастуха
в прошедшем мире
росой усыпана земля,
и слёзы и восторг
в небесных трелях птицы.

На сонной одури
весеннего тепла
шатались ветры,
ветви загибая.

И голос из созвездья Девы
о чудесах любви
в воздушных струях пел.

Речной воды затоны
тональностью крещения Руси
Ярилы древнего зов отражали.

И ветер стих.
Звенит тонюсенько тоска.


***
Стена
темна и ощутима.
Нет трещин, ни щелей,
проём немыслим,
камни ранят пальцы.

Там за стеной
мозаикой уложены площадки и скамьи.
Волной узорной
канительно
дорожки кружат у фонтанов и
      прудов.

Бегоний пылкие головки
пунктирят завитки пути.

Махровостью гордясь
мигают маргаритки.
Адениум в цвету.
Он как гигант немного задобревший.

Клематис,
взвившись по стене,
фиолетово-синим каскадом,
спорит с небесным сводом.

Розы,
пышность расцвета храня,
шипами дерзят проходящим.

Под солнцем,
 жаром,
 буравящим землю,
сад торопится жить.

Стена наступает.


***
Сад
суровым контуром стволов
несовершенством линий
    изувечен.

Птиц пение.
Цветы и листья, ветви,
вбирая эхом звук,
сгущают ночи переливы.

В срывающихся мелких каплях
лун тысячи
с летящей лепестков вуалью
из темноты
глядят в глаза
и про соблазны ночи шепчут.

Видения разглядывают лица,
воображая встречи легкость.

Но всё прервется.
Сада глушь
ветрами
    - смехом приглушенным –
утратит волшебство.
Тоска по бегству возвратится.


***
Стремительно простились
ласточки с гнездовьем.

Дождь разговорчив,
ритм задает,
диктует свои законы.

Под корень срезала цветы.
Не расцветшие розы в обиде.
на краткосрочность летнего счастья.

Из тишины возникший шум
не ляжет на сердце событием.

Спугнув мечту,
переверни
                к дверям
прибитую подкову.