МЕЛЬНИКОВ Евгений Зиновьевич
1946, 21 декабря – 2011, 2 марта
ЕВГЕНИЙ МЕЛЬНИКОВ: "ЖИВУ НАДЕЖДОЙ - ПРОБИТЬ ХОТЯ БЫ ОДИН РОМАН"
Это интервью с поэтом и писателем Евгением Мельниковым записано Людмилой Дягилевой 28 февраля 2008 года после творческой встречи в библиотеке № 12 г.Ульяновска...
Всегда стыдно перед теми, кто ушел. Сейчас мне стыдно перед недавно покинувшим нас Евгением Зиновьевичем Мельниковым. Казалось бы, что такого: была в библиотеке встреча, обещала подготовить интервью, но как-то «руки не дошли». А ведь звонила, но по какой-то причине о встрече мы так и не договорились. В феврале вдруг, что называется, «поплыли мысли о нем». Узнала, что он – в хосписе. 3 марта в библиотеке № 12 вспоминали Евгения Зиновьевича: есть ли у него шанс выйти из хосписа, выживет ли? По дороге во Дворец книги – там должна быть презентация четвертого номера «Карамзинского сада» - принимаю решение: интервью найду и доделаю. Дворец книги, гостиная. Вроде бы уже и время, а не начинают. Нет Ольги Георгиевны Шейпак, Елены Викторовны Кувшинниковой. Наконец , они приходят. Приносят страшную весть: умер Евгений Зиновьевич. Нашла старые файлы, интервью было сыровато. Решила напечатать. К сожалению, без визирования...
- Евгений Зиновьевич, в 70-х годах прочла Вашу повесть «Угол прицела», читала Ваши статьи в местных газетах, бывала на творческих встречах с Вашим участием. В те годы Вы были на слуху. Интересно, как сложилась Ваша жизнь до того взлёта в 70-х и после него… Может быть, начнем с истоков?
- Родился я в Сибири, в Забайкалье, на родине отца. Потом родители переехали на Украину, в г. Ровно. Отец прошел войну, работал прокурором, был убит бандитами. Мать работала в столовой, оставляла нас одних, порой просила соседей покормить нас. Оставляла им еду, платила за это. Трудно нам было без отца.
-Что делает нас либо «физиками», либо «лириками»?
- Думаю, что где-то на генном уровне я был «лириком», но вначале это никак не проявлялось. Учился я плохо, а литературу вообще не любил. И за грамотность меня поругивали. Все изменилось с приходом нового учителя литературы. Вот она, роль педагога. С ним я почувствовал, что это такое – русская литература. Как-то он отметил мое сочинение «Мой Пушкин», назвал его лучшим. Сейчас вспоминаю, что же в том сочинении было особенным, вроде бы просто сел и написал то, что думал. А думал-то я в то время уже иначе, чем год назад: учителю литературы удалось вдохнуть в меня интерес к литературе. Именно в это время я стал писать стихи. Тот же учитель позанимался со мной и русским языком. Помню, какую радость вызывали у меня его скупые похвалы. Встреча с этим человеком сыграла большую роль в моей жизни. После школы я поступил в институт,
стал заниматься в театральной студии, даже сыграл в каком-то спектакле роль типа «Кушать подано». Записался в секцию по фехтованию, стал перворазрядником. Я как бы искал себя… Стихи писал и как-то послал несколько штук в газету «Литературная Россия». Одно напечатали.
- Загордились?
- А почему бы и нет. Ведь это была такая удача! Как-то сразу же после этого мне предложили перебраться в Россию. Перевелся в Ульяновский пединститут, сразу же на второй курс. На курсе были в основном девчонки. Парней – трое: я, Володя Дворянсков и еще один парень. 23 февраля был наш день. А до 8 марта начиналась маета, мы не знали, что бы такое купить, чтобы девчонок поздравить и при том не разориться. Одна из девчонок как-то сразу пленила меня. Людмила Ткаченко была родом из Куйбышевской области. Красивая неимоверно. Черноглазая. Черноволосая. А как танцевала! Я называл её панночкой, охапками рвал для нее сирень. Покорил я её. Посвятил свой второй сборник стихов «Я вас любил». Свадьбу помог сыграть секретарь Союза писателей Карпенко. Я был счастливейшим человеком, боготворил свою панночку, что только ей в ту пору не покупал: шубы, украшения. Деньги в ту пору у меня были. Но счастье было недолгим, все–таки увел ее от меня Костя Иванов.
Я переживал, стал выпивать. Сумел создать вторую семью. У Людмилы с Ивановым тоже что-то не сложилось, она звонила мне, хотела вернуться. Но я уже не захотел что-то менять, у меня и у Светы уже было двое детей: сын и дочь. А 13 лет назад узнал, что Людмила Ткаченко погибла.
- Из Вашей повести «Угол прицела» знаю, что Вы служили в армии.
- Недолго, всего год. Это было после того, как мы с Володей Дворянсковым поработали в таджикском городе Кулябе. Да-да, в такую даль нас распределили после окончания института. А уже оттуда призвали в армию. Так мы с Володей стали лейтенантами.
- А как вы оказались в театре? Расскажите об этом периоде.
- Вернувшись в Ульяновск, я устроился в наш театр, заведовал литературной частью. Люда к тому времени закончила институт и работала в экскурсбюро. Мы стали заниматься в театральной студии, где я, как помню, исполнял все главные роли. Этой студией руководил муж режиссера нашего театра Ефремовой. Нам с Людой дали квартиру в так называемом «кошкинском доме». Жили мы, правда, с подселением, что создавало свои проблемы. Знаете ли, общая кухня – это почти всегда проблемы.
- Начало 70-х – это расцвет творчества...
- Из театра я ушел в редакцию «Ульяновского комсомольца». Начинал при Левине, дольше всего работал с Геннадием Дёминым. Оттуда перевелся в Приволжское книжное издательство, где работал старшим редактором. В это время начал работать над повестью «Угол прицела». Успех её – в том, что я писал о том, что хорошо знал, и в том, что я был искренен. Это её спасло. Работал над повестью, когда у нас с Людой уже был сын. Как сейчас помню, одной рукой качалку качаю, другой – пишу. Написал, отправил в журнал «Волга». Редактором был Николай Шундик, который роман одобрил. А Григорий Иванович Коновалов сказал, что об армии книг мало, а уж об интеллигенте в армии – тем более. Мой роман отметили на всесоюзном комсомольском совещании. Одно время им заинтересовался один сценарист, который попросил меня переделать время года: зиму на лето. Объяснил, что зимой фильм снимать сложнее. Я почему-то заартачился, отказался. И фильм не получился.
- 1972 год - это ещё одна Ваша удача: Ваши стихи вошли в сборник «Подземная вода»…
- Это был такой буклет из восьми книжечек. Он состоял из стихов Наумова, Дворянскова, других наших поэтов.
- Евгений Зиновьевич, а чем запомнились 80-е годы?
- В 1982 году написал повесть о тренере Виннике. Шесть лет я был секретарем Ульяновской писательской организации. Об этом периоде тоже многое можно вспомнить, но как-нибудь в другой раз. Остался без работы. В газеты не брали: там не нужны писатели. И я ушел в дворники. Работал пять лет и не жалею об этом. С тех пор полюбил осень и начало зимы. Об этом периоде своей жизни я написал роман. Правда, он никого не увлек.
- И все-таки, что-то же у Вас выходило? «Тень аиста», «Шаровая молния», а в начале 90-х - сборник стихов «Я вас любил».
- «Тень аиста» опубликовали в Саратове. «Шаровая молния» - повесть о человеке трагической судьбы. Я его хорошо знал, это был мой свекор-фронтовик. Эту повесть мне удалось издать.
- А остальные… Знаю, что в Вашем столе лежат написанные и подготовленные к печати романы. Давайте назовем их, может быть, сумеем привлечь к ним внимание.
- Первый - «Мамочка, роди меня обратно». Это роман о нашей писательской организации. Умирает писатель, смерть которого кажется всем странной. Главный герой начинает разбираться. Кстати, этот образ списан с Благова. Роман этот объемом в 400 страниц, так и не привлек издателей, не был опубликован. Второй роман «Любовница Иуды» - философский, не скрою, есть в нем многое от Булгакова. Предложил издательству «Дрофа» в Москве. Приняли, пообещали напечатать, но что-то там у них разладилось – опять не получилось. Третий роман «Домовой» - мистический – самый дорогой для меня роман. Год работы, объем 500 страниц. Это сплав фэнтэзи, детектива и современности. Действие происходит в дворянской усадьбе, бывшем имении потомков Бейсовых. Ввел в действие икону, которая стоила огромных денег, поэтому сюжет вертится вокруг ее поисков. Главный герой после перестройки работал в мэрии, сделал бывшую дворянскую усадьбу своим имением, где хотел продолжить свой род. В романе «Грим на любви» я использовал образ бывшего режиссера нашего драмтеатра Веры Андреевны Ефремовой.
- Не слишком ли смело Вы поселяете в свои романы реальных людей?
- Имена-то я меняю. А вы думаете, другие писатели все время выдумывают? Хочет того писатель или нет, он неизбежно пользуется отходами своей жизни, и даже в творчестве живет своим окружением.
- Болезненный вопрос: как издать то, что написано?
- Время такое. Сейчас вся литература сконцентрирована в Москве и в Санкт-Петербурге. Можно печататься и в провинции, но там уже все зависит от губернатора. У нас при Горячеве еще можно было издаться, а вот при Шаманове все развалилось. В Москву высылаю рукописи – ни ответа, ни привета. Самый достойный выход – печататься за свои деньги. Меньше дураков будут его править. Твой текст, как ты его написал, так он должен быть и напечатан. Но денег у меня нет. Многим помогают спонсоры. Опять же надо просить, а я этого делать не умею. Только договорюсь, срывается. Живу надеждой - пробить хотя бы один роман. Казалось бы, что теперь, искать другую профессию? Ведь жить-то как-то надо. Об этом же как-то написал Ярослав Смеляков: «И вроде стыдно жить стихами, а жить уже нельзя без них».
- Евгений Зиновьевич, что еще, кроме писательства, греет душу?
- Недавно вспомнил увлечение ранней юности – в Ровно я занимался рыбалкой - и решил заняться ею и здесь. Все-таки живу на Волге. Увлекло страшно. Как-то за один раз наловил три килограмма лещей. Все спрашивали, на что это я их наловил… Рыбалка - это выход из тоски бесплодной. Чем еще увлекаюсь? В детстве хотел быть художником. Любил петь: голос называли хорошим. На гитаре играл, даже орал так, что бабка на печи вскрикивала. В юности увлекался спортом. Признаюсь, любил выпить. В России все творческие люди, начиная с Александра Сергеевича Пушкина, выпивают. А для мужиков толстокожих выпить, как на исповедь сходить. Пьянство - страшная сила. Дедушка мой пил, отец пил. Мать помнила об этом и боялась за меня, то и дело посылала мне вырезанные из «Правды» и «Известий» статьи о вреде пьянства.
В последнее время стал верующим. Захожу в церквушку, что недалеко от моего дома. Прелесть такая. Прогуляюсь до неё - и словно молодею. О чем молюсь? Женщины, знаю, все о душевном. Я христианин, а, значит, неудачник. Совестью верующих торговать не умею. Хотелось бы удач в деле, которое когда-то выбрал, да вот не получается. Да что это я за писатель такой? Правда, первый мой сын гордился мной.
- Евгений Зиновьевич, сегодня вы встретились с читателями. Совсем не случайно встреча состоялась в библиотеке. Мне всегда интересна роль библиотеки в судьбе творческого человека. Значит ли она что-то в вашей жизни?
- В детстве своих книг особо-то и не было: после смерти отца мы жили бедно. Поэтому в библиотеку я ходил. Меня почему-то волновал запах подержанных книг, он какой-то особенный. Очень любил сказки. Читал их запоями. Может, поэтому я до сих пор верю в сказку, которая может со мной произойти.
Став постарше, полюбил Паустовского, Чехова, Достоевского, Толстого, Булгакова. Помню, уже в Ульяновске, влюбившись в свою панночку - в Людмилу Ткаченко – целыми днями просиживал с ней в Карамзинской библиотеке. Моя была обязанность - занять очередь, стол в читальном зале. Думаю, что библиотека сегодня – один из оазисов культуры. Я убежден, что культурный человек сделает меньше зла.
Беседовала
Людмила Дягилева.
28 февраля 2008 г.