Во мне воскресают люди, безумно давно уже умершие,
Все те, кого я пеленала в белый саванн снега
Мой разум и память судьи, убийцы на волю пущенные.
И боги мои и дьяволы. Хранилища зим и лета.
Приходят ко мне случайно. Вспышкой, обрывком строчки.
Выглядывают из зеркал, живут в моих мелких жестах.
Становится так странно. И страшно с приходом ночи.
Когда они все оживают в отмерших кусочках сердца.
Они воскресают рано-рассветом, встречаемым вместе
Родной интонацией голоса И серым прохожим. Словом.
И горьким, полынным запахом. И вырванной строчкой песни.
Они воскресают резко. И в горле встают комом.
Они никогда не плачут и только смеются звонко
Все более настоящие. Все ближе и все роднее.
И с легкой улыбкой снова проходят по телу ломкой.
Они никогда не плачут.
И это еще больнее.