1. Фантазёр
Лев Толстой неспешно оглядел водоём, покрошил в него хлебный мякиш и подождал. "Рыбы тут нету", - решил он, наконец. Однако ж уселся подле и закинул удочку.
Так и сидел, поглядывая на поплавок да на перистые облачка в голубом небе, а на недоумённые расспросы прохожих, дескать, чего такого интересного хочет он выудить в разрытой теплотрассе, отвечал лишь ласковою усмешкою да вежливым, но решительным кивком, что должно было подчеркнуть неизъяснимость и непостижимость высшей мудрости для обыденного, приземлённого сознания.
2. Попрошайка
Интеллигентного вида милиционер неторопливою, но твёрдою походкою прохаживался по тротуару, разглядывая нищих попрошаек, расположившихся вдоль бордюра длинною сидячею шеренгою. Вдруг намётанный его глаз вычленил из общей массы нищих ничем, казалось бы, не приметного седобородого старика.
Старик этот, поджав ноги, сидел на измятой обложке журнала "Космополитен." Тело было закутано в грязный стёганый халат, голову по самые брови укрывал такой же грязный, цвета весеннего городского снегу,тюрбан. Морщинистое, красное от холода и ветра лицо было хмурым и задумчивым. Словом, обычный по виду нищий азият, коих у нас нынче предостаточно.
Приблизившись к старику, милиционер разгадал причину своего любопытства. Нищий оказался вылитая копия писателя Льва Толстого. Обличённый властными полномочиями, милиционер мог свободно применить к попрошайке любые санкции, но то ли упомянутое сходство, то ли исходивший от старика внутренний магнетизм вызывали невольное уважение и даже почтение. Милиционер стоял, точно чего-то ожидая. Старик поднял глаза.
- Сидите? - спросил милиционер и подивился мягкости собственного голоса.
Вместо ответа старик указал рукою слева от себя. Лишь теперь милиционер заметил бледно-голубое пластмассовое ведёрко, почти уж заполненное денежною мелочью. "А ведь хорошо подают!" - изумился страж порядка, но ещё более изумился оттого, что испытал чувство непонятной радости.
Радость сообщила телу какую-то мгновенную лёгкость и даже породила недозволенные мысли: "Всё ж таки культурная у нас страна - какому-нибудь вонючему черножопому разве накидают столько бабок! А тут другое дело - общечеловеческие ценности!" Милиционер подумал и внезапно заговорил - скорее для того, чтобы услышать свой собственный, привычный голос.
-Сколько же Вам нужно, Лев Николаевич?
-Не мне,- ответил тот.
-А кому же?- насторожился милиционер, но в то же время и обрадовался тому, что овладевает собою.
Старик обдумал ответ и сказал:
- Мечтаю осчастливить нищих.
По лицу стража пробежала рябь, отобразившая внутреннее смятение. Он ещё постоял, как бы что-то припоминая, а припомнив, машинально откозырял и двинулся прочь.
Старик не провожал его взглядом. Он, как прежде, недвижно сидел и глядел так, словно провидел бездонную пропасть между высшею мудростью и обыденным, приземлённым сознанием.
3. Писатель
Давно уж Лев Толстой мечтал написать такую книгу, чтобы, как говорится, все умы и сердца покорить, чтобы любой человек, даже с самым обыденным и приземлённым сознанием, прочёл бы её не просто как чью-то там книгу, но как молитву свою собственную, до каждой клеточки проникся высшею мудростью, а потом и вкруг себя всё по полочкам разложил, вдохнул, наконец, полною грудью да и зажил бы счастливо на свете. Вот какая книга мечталась Льву Николаевичу.
А что же до сих пор выходило? Напишет он правдивый роман, а издатель ему:
-Мелодрамку сочинили - вот славно-то! Мелодрамки народу нужны, ох как нужны народу мелодрамки, ибо мелодрамка есть зеркало души русской, да-с!
И пошло-поехало: книгу на продолжения поделят, выбрасывают на развалы весь год, а то и дольше, сериалов настряпают слезливых - аж брюхо крутит. В другой раз напишет роман наиправдивейший, а издатель так и завьётся волчком:
-Боевичком порадовали, Лев Николаевич, триллерочком, глыба... пардон, голуба Вы наша, да вовремя-то как, ах, как это Вы вовремя, ибо триллерочек есть увеселение духа русского!
Снова пошло-поехало: бесконечные продолжения на развалах, сериалы с матерщиной, мордобоем и бесстыжими девками, да ещё компьютерные игрушки впридачу.
Загрустил Лев Николаевич, засомневался. Может, он писатель такой мелкий - что ни напишет, всему загодя ниша уготована, своя полочка, и продают его, как стиральный порошок какой-нибудь. Задумался, как бы это над всеми полочками-нишами подняться, а оттуда самому простому человеку в душу нырнуть.
Думал-думал, ничего не придумал - взял велосипед, поехал путешествовать.
Путешествовал долго. Публика о нём уж и подзабывать стала, а он тем временем едва ли не всю Россию исколесил. И там побывал, и сям, да только всё и так знакомо, ничего нового не увидал, ничего, казалось, не проняло. Да и чему новому-то быть - степь ветрами шальными умывается, мужики с бабами смертным боем бьются. Повидать-то повидал, подумалось Льву Николаевичу, а ведь с народом надо по душам поговорить. Подумал и полез разнимать - тут его всем миром и отмутузили! Ну, ладно, отмутузили, а дальше что? Дальше, понятно, грабить. Помилуйте, чего у Льва Николаевича грабить - рубище да лапти? Стало быть, снова мутузить... Так и переходили от слов к делу и обратно, пока кто-то не догадался велосипед отобрать. Подумать бы, на что им велосипед, да и то спасибо, что досмерти не убили.
Вот, думает, это я в народ сходил. Так и заснул, точно заново народился. Увидел во сне, будто стоит в таком праведном месте, что лучше и нельзя. Поглядит в одну сторону: солнышко светит, природа благоухает, облачка на небе, всё такое. Поглядит в другую: дым, копоть, арматура в бетонном крошеве извивается, в лужах радуга маслянистая колышется - бррр. Проснулся Лев Николаевич, погрыз наскоро сухарик и ну писать Книгу!
К тому времени, как ему закончить новый труд, никто из публики уж и не вспоминал, что был-де такой популярный сочинитель Толстой. А тот как раз и явился со своею новою книгою под названием "Кавказская война как высшая стадия сублимации сексуальной напряжённости в правовом пространстве России".
Проникла или нет новая книга в душу простого человека, остаётся невыясненным.Да полноте, кто это вспоминает о простом человеке, когда вдруг становится не до шуток! Первыми ласточками оказались три замминистра обороны и один - культуры. Причём все четверо выбросились каждый из своего окна строго синхронно, точно заранее условились о времени.
Ознакомясь с книгой, Президент страны заявил в телевизионном обращении, что Россия с выбранного пути не свернёт, как бы кое-кому ни хотелось. Госдума единогласно решила подать иск о защите чести и достоинства депутатов. Прокуратуры крупнейших городов возбудили уголовные дела против гражданина Толстого Л. Н., которого обвинили в пропаганде насилия, распространении порнографии и разжигании межнациональной розни. Между тем, сами-то города начали стремительно пустеть, потому что толпы горожан хлынули в тайгу брататься с застигнутым там врасплох китайским населением.
Эпилог
...проходит психиатрическую экспертизу в институте Сербского. Чувствует себя нормально. Недавно посмотрел по телевизору выступление патриарха, который долго называл Толстого чудовищем, извергом и отродьем, доказывал, что ему не место, и объяснял, где ему место, а в конце эфирного времени предал анафеме. Даже природа возмутилась, повсеместными катаклизмами. Внешне Лев Николаевич не выказал по поводу всех этих нападок никаких чувств. Да и что тут выказывать, если заранее предвидел, чем закончится затея с книгой!
Предвидел и не предотвратил! И ни капли раскаяния! Но что такое кающийся писатель? Это писатель, который объявляет о том, что закончил писать книгу и больше её писать не будет. Соответственно покаявшийся писатель - это который не только не пишет написанной уже книги, а наоборот, начал писать новую. Подчиняется ли создаваемое произведение воле писателя? Лев Николаевич так и не сумел ответить на этот никчёмный вопрос. Он взял да и приоткрыл миру тайну высшей мудрости. В итоге лишь подтвердилась старая истина о том, что высшая мудрость не только недоступна, но и вредна для обыденного, приземлённого сознания.
2002-2011