Проповедь рыбам
Всем карасям, всем карпам, всем дельфинам,
всем братьям сладких и соленых вод:
- Нам ни икры от вас не нужно, ни фишбина,
хотим просторов, приключений и свобод.
Да, тяжела вода, но тяжелее небо.
И потому так тянет ваша глубина,
и кличет нас маняще и свирепо
коралловый ваш бог с морского дна.
Рождество
На санях родился бог
в Дукле - лемковских краях.
И луну кладут у ног
ему лемки в крысанях.
Кружат вихри снеговые,
крыши все заметены.
На ладони у Марии
золотой орех луны.
* лемки - украинский карпатский субэтнос, населявший Польшу, Словакию, Западную Украину,
* крысань - лемковская шляпа с лентами из войлока, фетра или соломы
Шлях
Вдруг выпрыгнет шальное утро,
как цыганенок из воды -
орет, как бешеный, и, смуглый,
сверкает смехом молодым.
Река змеится. Брод певучий.
Над бродом золотой туман.
А день луну запрятал в кручу,
как будто старый грош в карман.
Клюют лещину пеньем косы.
И шлях звенит - как медь, поет.
Идет парнишка – ноги босы -
и солнце на плече несет.
Весна
Растет Антоныч и растет трава,
ольха зазеленела кучеряво,
и стоит только ухо вниз наставить,
и ты услышишь тайные слова.
Весна, дождем апрельским не тревожь!
Кто неба синий расколол кувшин
и сыплет листья, как стекло, с вершин?
Ох, решетом решил поймать ты дождь?
От слов лесных кружится голова:
винтовка мрака с пулею звезды,
а на ольхе луну склюют дрозды,
растет Антоныч и растет трава.
Живым на зеленой звезде
У «биоса» законов нет других:
рождение, страданье, смерть.
Останусь я – золою слов моих,
мы все останемся – травою из костей.
Лисицы, львицы, ласточки и люди,
листва и черви на зеленых звездах –
все управляется законами материи –
и неба синь, и серебристый воздух.
Я понимаю вас, растения и звери,
я слышу, как шумят кометы, всходят травы.
Антоныч тоже зверь, печальный и кудрявый.
Осень
Длинные дни дозревают яро, как яблоки,
листья летят с лип,
телеги плывет скрип
у леса пролился кольцом голос зяблика.
На закате пылает неба палуба,
в отаве отара,
туман седой, старый,
в яслях яра ясный ястер язвит ястреба.
Ветер совсем стихает, сыграв
пьяное пиано на пианино трав.
Спеют дни, малы и сухи,
в полночь поют петухи
и
острога, ива
рой ос
и вот
уже осень
и
о
осень
инь
нь
Концерт с Меркурия
Как крышка сундука, ночь закрывает город,
миндаль горчащий сна созрел в долине забытья,
и горожанам, словно листья, на головы слетают зори,
и в спазмах боли и богатства затихла улиц толчея.
Крыш бурьяны, поющая трава и крепкий куст антены.
Сплелись, как хмель горячий, любовники, из тьмы мерцают лица.
Как красный рак, свет фонаря ползет по мебели, по стенам,
во сне так холодеет тело, гниет душа и плесень серебрится.
В постели теплой рыжая любовница, заря в портфеле,
перины старые, труха из книг и мокрых роз испуг.
В радиостудии ведущий вдохновенно ставит
на ночи граммофон холодный лунный круг.
Апокалипсис
Как сонные большие львы, привстали силуэты
каменностопых, вросших в землю тюрем.
Ночью любовницы заходят к заключенным и кометы,
луна крадется рыжим пауком по крыше.
Когда слова истерты в пыль, не стоит исповедываться звездам,
на звездах, как на стенах, краска, плесень, черви.
Холодный синий свет луны умоет заключенных
и лица обрастают мхом, как круглые пеньки.
Скользкое зелье речек подземных, мокрые звезды и змеи,
рощи орехов в долинах луны.
Сто дней, сто ночей идет рыжий дождь,
вода прибывает и заливает звезды и тюрьмы.
Сравнялись горы и на камне не осталось камня,
но каменщики новую тюрьму кладут из глыб цветных.
Под виселицей расцвела багряно мандрагора
и снятая с повешенных веревка живым приносит счастье.
Мертвые автомобили
Осколками разбитых звезд на кладбищах своих затихшие автомобили спят
и красной плесени цветки отсчитывают медью застывающее время.
И незнакомый солнца шар колышется, как правда,
что, словно синий дух бензина, и незнакома и неуловима.
Порою люди, как шакалы, железных мертвецов во сне тревожат,
выкладывая, будто на базаре, товар страстей, нужд, вожделений,
и в синеве ночей автомобилей мертвые тела становятся любовным ложем
для кривляк и шлюх, в которых звезды зла угар вливают.
Как мы у скал столетий откапываем кости динозавров,
так на погостах наших городов железные скелеты откопают.
Там в новых городах жар-львы резвятся на лазури площадей,
и пальмы родят хлеб, и девушки с цветами без названий.
Но тени безутешные и привиденья неспокойные встают из-под земли
сквозь площади и травы.
О, метрополь! Ладонями стен красных упокой
крылатые автомобилей души!
Трубы последнего дня
В рыжем свете фонаря дождь, как песок крылатый.
Мелом географы на карту неба ставят звезды,
и небоскребы, как усталые звереныши заснули,
а на диване золотым котом лежит луна.
Ржавеет рыба мертвая в фонтанах, уголь, розы черные.
Поэты, заключенные, купцы и девушки раздетые.
Оркестр полиции меланхолично дует в трубы и валторны,
Пока бог горожан считает души, звезды и монеты.
Живут под городом, как в сказках, киты, дельфины и тритоны,
в угрюмых погребах, в воде густой и черной, как смола.
О, призрачные папоротники, грифы, подводные кометы и колокола!
Когда ж тебя сметет потопом новым, каменная пуща?
с украинского перевел Андрей Пустогаров