ВЕРНА
(Дневник)
15 сентября (по дороге от Кампиньо)
Три девушки и ослик идут по дороге. Задорные оклики рабочих, что чинят дорогу. Ослик, играя, катается по траве. Смех. Ругань, как ругаются горцы. Скалы. Река.
Фальтерону (1) еще заволакивает туман. Вижу только прорезающие ее склон разломы и края, теряющиеся в тумане, который не могут пробить лучи солнца. На площади перед колодцем уже давно толпятся жители Кастаньо, ожидая, когда выглянет солнце; они до нитки промокли от дождя, который этой ночью залил их дома. Проходя мимо, девушка в крестьянских башмаках говорит сокрушенно: «Однажды когда-нибудь нас здесь всех затопит». Разбухший от воды поток своим глухим рокотом вторит ее жалобам. Удрученно смотрю на крутые утесы Фальтероны: мне еще подниматься и подниматься. В церкви обнаружил надгробную плиту Андреа дель Кастаньо (2). Впечатляет тип здешних девушек: лица, будто вырезанные из дерева, темные, глубоко посаженные глаза; темные волосы преобладают над светло-русыми, и при этом – такая простая и древняя, чисто тосканская грация профиля и шеи, которой удается-таки сделать их привлекательными! (Может быть, удается…)
Как отличается здесь вечер от того, что был в Кампиньо: как таинственна местность, как прекрасна бедность ее домишек! Как очаровательны звезды, восшедшие ради меня на небе из дальней дали милых предгорий: там тонет в тумане варварская долина, откуда бежит бурный, сердитый глубокий поток. Я чувствовал, как восходили звезды, как они рассыпались, ясные, на небосводе, над этим таинством. Поднимая взгляд к вершине высокой отвесной скалы, которая обрисовывалась зубчатым полукругом в сиреневых сумерках, как грандиозный одинокий лук, натянутый сокрушительной силою, под неистовым нагромождением утесов в этой воронке бесконечности, я не был восхищен, нет, я не был восхищен тем, что в небе зажигались огни за огнями. Время бежало мимо меня; к пикам скал возносилось пение – поднимались длинные волны хора из трех голосов, сдерживаемые в позолоченных границах ночи эхом, которое расплавляло их, и рассеивались и исчезали они.
Пение было недолгим: пауза, неожиданный и таинственный отзвук – и снова горы погрузились в свой жутковатый сон. Недолгое пенье: три девушки унылым тысячелетним напевом выразили свое страдание, краткое и темное, и умолкли в ночи! Все окошки в долине светились. Я был один.
Туман рассеялся; выхожу. Меня бодрит запах лаванды – милый домашний запах тосканских деревушек. У церкви портик с прямоугольными колоннами из цельного камня, неоштукатуренного и изящного, простого и строгого, подлинно тосканского. Сквозь кипарисы осматриваю и остальные портики. На одном из них – крест, что распростирает руки навстречу необъятным бокам Фальтероны; она обнажена от леса, и это открывает ее скальную конструкцию. Желто-рыжим пламенем горит листва кладбищенских деревьев.
На Фальтероне (Джого) (3).
Фальтерона – сочетание зелени, черного и серебра; торжественная печаль Фальтероны, которая раздувается будто огромный слон, а за ней по пятам – целая конница трещин, трещин и трещин в скалах, что доходят до зыбучих песков на холмах внизу, на равнине Тосканы; Кастаньо, домики из дикого камня, разбросанные в половине высоты склона – те самые окошки, что я видел ночью, когда они светились. Так будто в творениях кисти художника-кубиста, в прозрачно-золотистом свете внутреннего зрения, среди растительности, подобной прядям волос, – прямоугольник головы: в оккультно-тонкой линии, с тонкими чертами, просвечивает улыбка белокурой Цереры (4); прозрачные, под черной линией бровей, ясные серые глаза; мягкие очертания губ, ясность чела – память ушедшей тосканской поэзии.
(Ты уже постиг, о, Леонардо, о божественный дикарь!)
Кампинья, лес на Фальтероне (5)
(Прямоугольные дома из естественного камня, построенные герцогами Лотарингскими, стоят пустыми; липовая аллея придает романтический оттенок уединенному месту, где сильные мира обустроили себе жилища (6). Вечер сходит с гребней Альп и утихает в зеленом лоне еловых чащ.)
От липовой аллеи я смотрел, как зажглась одинокая звезда над уступом горы, и древняя чаща сгустила тени и глубокие шорохи молчания. Над острым гребнем, возвышающимся в небе над притихшим таинством лесных чащ, проходя липовой аллеей, я увидел свою старую подругу луну, что восходила в новой красной одежде, в дымке ветвей; я приветствовал подругу без изумления: дикие глубины под горой будто ждали, когда она поднимется над неведомым пейзажем. Я шел по липовой аллее, защищенный от колдовских чар, в то время как ты, нежная подруга луна, поднималась и исчезала – одинокий и клубящийся пар над варварскими убежищами. И не смотрел я больше на странное твое лицо, но хотелось мне долго еще ходить по аллеям, будто я услышал твою красную зарю в дыхании ночной жизни чащ.
Стиа, 20 сентября (7)
В гостинице старый благородный господин из Милана рассказывает свои давние любовные истории даме с седыми волосами и детским лицом. Она, спокойная, объясняет ему причудливость побуждений сердца. Он, как прежде, взволнованный, слушает ее, открыв рот; здесь, в древней стране, окруженной отовсюду лесами. Я покинул Кастаньо; долго поднимался я на Фальтерону, идя вдоль русла стремительного потока; передохнул в ангельской прозрачности горы, цвета которой пригашены темными тонами от недавнего дождя, врезающейся в небо четкими и сияющими очертаниями, какими очаровывали меня холмы на старинных картинах. Я остановился в домах Кампинья. Спустился по бескрайним долинам, лесистым и пустынным, где в глубине неожиданно открывался манящий пейзаж – уединенный и далекий замок; и, наконец, Стиа – белая и изящная, окруженная зеленью, звучащая мелодией светлых замков; первый привет счастливой жизни в новом краю; тосканская поэзия, что жива еще на своей земле и звучит тихими голосами, охраняемая древним замком; дамы с чистыми профилями лиц, томно облокотившиеся на решетки балконов в вечерний час; время благодарности за прожитый день, время отдыха и забвения.
На улице все стихло; дама с господином продолжают свою «чисто братскую» беседу:
Comme deux ennemis rompus
Que leur haine ne soutient plus
Et qui lassent tomber leurs armes! (8)
21 сентября (близ Верны)
Я увидел горлицу, что вырвалась из мистических пустынь и привольно летела в сторону долин, распростершихся без конца и края. Она таинственно оживила христианский пейзаж, отмеченный крестами, клонящимися от ветра. Она летала без конца на простертых своих крылах, легкая, как лодочка на волнах. Прощай, голубка, прощай! Высочайшие колонны скал Верны отвесно поднимались, седые, в лучах заката, со всех сторон окруженные темным лесом.
Чарующе христианской была приветливость здешних поселян. Мне, вспотевшему с дороги, они предлагали воды. «Коли будет Божья воля, то за час дойдете до Верны». Девочка удивленно смотрела на меня черными, немного грустными глазами из-под широкой соломенной шляпы. Черты всех лиц здесь смягчала бессознательная сосредоточенность, монастырская просветленность. Я надолго запомню эту девчушку и ее умные тихие глаза под монашеской шляпой. Над бесконечными сжатыми нивами всё выше поднимались башни скал, господствуя над маленьким, по-монастырски смиренным домиком, что отражал косые лучи света оконцами, смотрящими на запад.
Высилась твердыня духа – скалы, по какому-то неистовому праву взгроможденные к небу невероятными грудами, но первая природа умиротворила их, покрыв зелеными чащами, а затем очистила духом любви бесконечной; исход, смиривший мучительные порывы идеального, которому были посвящены чистые, высокие волнения моей жизни.
22 сентября (Верна) (9)
«Франческа Б. О Божий святой Франциск, молитесь о мне, грешнице. 20 августа 189…» (10)
Я ушел в лес со своими воспоминаниями, вновь чувствуя прежнее томление. Вспоминались мне глаза победительные, изгиб бровей; может быть, я и не знал ее никогда; но сейчас нашел ее в конце моего паломничества, излившуюся в этом нежном исповедании здесь – так высоко и далёко от всего. Эти слова были написаны на стене, в середине коридора, где проходит Крестный путь жизни св. Франциска; (от решеток восходит ледяное дыхание пещер). Здесь, в середине, перед простыми образами любви, ее сердце отворилось для этого зова, для горячей слезы, и смиренно приняло жребий свой! (11)
Глубокие пещеры, скальные трещины, где высеченная в камне лестничка углубляется во мрак, не помня себя; крутые колоссальные барельефы колонн из естественного камня; в церкви – ангел, нежная чистота, которую с ним разделяет лилия; и избранная Дева; и перистое облако голубеет в небе; и классическая амфора вмещает в себе землю и лилии; Та, которая достойно сосредоточивает в одной себе всё, в чем является мечта, которая в белом облаке своей красоты в одно мгновение повергает мои колени на землю – здесь, так высоко, в такой близости к небу (12).
……………………………………………………………………………………….
уединенные дорожки между высокими колоннадами деревьев, что рады каждой полоске света………………………………………………………………
пока я достиг туда, где перед покрытой дымкою ширью округи божественная сладость ночная приоткрылась мне в лучах утра, сквозь туманную вуаль осветившего зелень, и она постепенно растворялась в бесконечности, наполненная мощью от окружающих ее своими зубцами ночных горных цепей. Капрезе: Микеланджело, это ведь та, колени которой ты согнул, усталые от пути, что сгибает, сгибает, но не опускает их в своей загадочной позе, – как и ее древние сестры, варварские царицы, чьи тела бьются в вихре пения Данте, – варварская царица под тяжестью всего человеческого сна (13).
Коридор, дышащий холодом пещер, весь наполнен сказаниями о святом Франциске. Святой предстает как тень Христа, смиренная, рожденная в краю человечности, что в пустынном уединении принимает свой жребий. Его самоотвержение просто и мягко; в своем отшельничестве он с верою запевает песнь природе: Брат Солнце, Сестра Вода, Брат Волк (14). Любимый итальянский святой. Теперь его часовня, вырубленная в голой скале, обстроена со всех сторон. По кругу стен идет ряд панелей из ореха, которые брат (не помню имя) из Биббиены (15) украсил резными полуфигурами святых иноков. Причудливая простота белого рисунка особенно выделяется, когда золото заката хочет пролиться из окон в полумрак капеллы. Эти наивные изображения передают причудливое и ностальгическое очарование. Белые, на насыщенном фоне ореха, иератические профили, кажется, парят над монастырским пейзажем, от которого их вознес художник, фигуры святости, ставшей духом, суровые, несущие в себе загадку, черты великих неведомых душ. Одряхлевший монах в поздний час бредет в полумраке алтаря, безмолвный, в грубой шерстяной рясе, молясь молитвами восьмидесяти лет, полных любви. За окнами угасает закат. Будто грозные стальные клинки легли на уходящие вдаль горы. Сон подошел к концу, и душа, внезапно чувствуя себя одинокой, ищет помощи и веры в этот печальный час. Вдалеке виднеются, постепенно погружаясь в туман, стоящие на страже замки Казентино, мистические и воинственные. Вокруг великое молчанье, великая пустота в обманном свете холодно-багряных отблесков, что еще скользят по склонам теснин полумрака. И спешит память снова к тем благородным синьорам с белыми руками, на балконах, там, внизу; словно в сон; словно в рыцарский сон!
Выхожу; площадь перед монастырем пуста. Присаживаюсь на камень ограды. За воротами движутся фигуры, движутся и гаснут огоньки; это братия выпроваживает паломников. Непрерывный легкий ветерок дует снизу, со стороны чащи: но не слышно уж мне, как шумит он в темной массе деревьев, как течет сквозь пещеры. Колокол францисканской церквушки звонит в грусти монастыря, и кажется, что день, отходящий во мрак, – что плачет день, умирая.
(1) Фальтерона – гора в Тоскане (высота 1654 м над уровнем моря). Автору по какой-то причине нравится называть горы в Тоскане – Альпами, хотя они относятся к Апеннинам. Он словно хочет подчеркнуть «варварское», «германское» начало в сельской культуре Тосканы, а еще, может быть, проводит воображаемый мост между собой и своим гуру Фридрихом Ницше, чьи последние активные годы связаны с альпийскими областями – Швейцарией и Пьемонтом.
(2) Андреа дель Кастаньо (1423—1457) — флорентийский художник, уроженец горного селения Кастаньо. После своей ранней смерти стал жертвой клеветы; Андреа обвиняли в убийстве его учителя, что привело к тому, что большая часть его фресок и картин была уничтожена. Видимо, по той же причине прах его был удален из Флоренции. Несправедливость этого обвинения была выяснена, по документальным свидетельствам, только в конце ХIХ века. Уже в наше время местные жители, в радости от того, что их земляку возвращено доброе имя, и они отныне вправе гордиться его талантом и заслугами, переименовали селение в Кастаньо дель Андреа (по-русски: Каштановое-Андреево).
(3) Джого (по итальянски это слово означает ярмо для парной упряжки волов) – лесистая возвышенность между Кастаньо и Фальтероной.
(4) Церера – римское имя богини плодородия; у греков она же – Деметра.
(5) Кампинья – лесной массив, прилегающий к горе Верна. Не путать с Кампиньо, долиной и одноименным селением.
(6) Герцоги Лотарингские – боковая ветвь рода Габсбургов. В XVIII и XIX веках представители этой фамилии правили в герцогствах Тоскана, Парма и Модена. Как и другие недвижимые владения свергнутых династий, после объединения Италии эта резиденция, вероятно, была конфискована.
(7) Стиа – селение на пути из Марради в монастырь Верна.
(8) «Как враги, утомленные до такой степени, что их ненависть изнемогла, повергают свои оружья…» (фр.) – строки из стихов французского драматурга и поэта Анри Бека (1837-1899). Пожилой господин и седая дама с детским лицом, представители «враждующих армий», мужского и женского пола, волнуемых то любовью, то ненавистью, на склоне лет могут мирно и по-братски говорить о том, что некогда составляло предмет кипучих страстей.
(9) Верна – гора в Тоскане (высота 1128 м), где св. Франциск Ассизский устроил обитель над отвесной скалой для особого уединения. Именно здесь он получил свои знаменитые стигматы; памяти этого события в монастыре посвящена особая Капелла Стигматов. В течение веков Верна является одним из центров паломничества.
(10) Франческа Б. обращается к святому на «вы» – заимствованное из Франции обыкновение, характерное для благочестия XVIII и XIX веков, в наше время почти исчезнувшее. 20 августа – день рождения самого Кампаны. Франческа - имя его матери.
(11) «Крестный путь св. Франциска» – полупещерный крытый переход между кельями и скальной церковью в монастыре Верна, непременная часть паломнического маршрута
(12) Кампана говорит о майоликовой композиции «Благовещение» флорентийского мастера Андреа делла Роббиа (1435–1525), украшающей алтарь «Капеллы Стигматов» в монастыре Верна.
(13) Капрезе (ныне называется Капрезе-Микеланджело) – городок в окрестностях Верны, где в марте 1475 года родился великий художник. Кампана сравнивает этот городок, расположенный террасами на склоне холма, с очертаниями скульптуры Микеланджело «Ночь». Действительно, их композиционная схема имеет сходство; башни замков Капрезе могут отдаленно напомнить приподнятые колени этой лежащей женской фигуры.
«Варварские царицы, чьи тела бьются в вихре». – Данте в 5 песни «Ада» описывает состояние душ грешников, которые на земле ненасытно предавались любодеянию:
«Я там, где свет немотствует всегда
И словно воет глубина морская,
Когда двух вихрей злобствует вражда.
То адский ветер, отдыха не зная,
Мчит сонмы душ среди окрестной мглы
И мучит их, крутя и истязая» (пер. М. Лозинского).
За этим описанием у Данте перечисляются Семирамида, Дидона, Клеопатра, Елена Прекрасная.
(14) Из «Песни брату Солнцу» св. Франциска Ассизского:
«…Хвала Тебе, Господи Боже мой, о всех твореньях Твоих,
И прежде всех – о господине брате солнце,
Им же день светлеется, им и мы просвещаемся;
И велик он, и лучезарен, и во многом блистании
Твое он, Господи, носит знаменование.
Да хвалят Тебя, Господи мой, сестра луна и звезды небесные,
На высотах Тобой сотворенные, ясные, драгоценные, чудесные.
Хвала Тебе, Господи мой, о брате ветре, о воздухе
И тумане, о вёдре и непогоде:
Ими промышляешь Ты о всей твари Твоей, о всяком роде.
Да хвалит Тебя, Господи Боже мой, сестра вода,
Ибо она весьма усердна, и смиренна, и полезна, и чиста.
Хвала Тебе, Господи мой, о брате огне, коим озаряешь Ты ночь:
Ибо крепок он, и отраден, и грозен, и весел, и могуч.
Хвала Тебе, Господи мой, о матери нашей, земле сырой:
Ибо она нас носит, и лелеет, и одаряет плодами,
И разноликими цветами,
И сельной травой.
Хвала Тебе, Господи мой, о всех, кто прощает
Ради любви Твоей и терпит скорби и смущения:
Блажен, кто терпит их в мире, ибо Сам Ты, Владыка, –
Его обретение.
Хвала Тебе, Боже мой, о сестре нашей смерти телесной,
Ее же никто живой не избегнет;
Горе умирающему во грехе смертном;
Блаженны, кого застанет она в исполнении воли Твоей небесной:
Ибо смерть вторая коснуться таких не смеет…» (Пер. О. Седаковой).
(15) Биббиена – один из ближайших к Верне городков, известен еще с этрусских времен.