ПРИЧИТАНИЕ
Поистине, тот лишь близок,
Кого я сделал несчастным.
Тому лишь я дорог и близок,
Кого я сделал несчастным.
Кому я дорог и близок,
Того я сделал несчастным.
Несчастных множил я список,
Сам же не был несчастным.
***
Уж близится мгновенье,
Когда не устою
Без славы и без денег
У жизни на краю.
Себя не успокою.
Живу почти в бреду.
Немногого я стою,
Но не стою, бреду.
***
Не отмечен на звёздной карте,
не иду за славой в атаку.
Засидевшись в жизни на старте,
позже многих в могилу лягу.
Но очень хочу не последним,
чтобы друг всплакнул на погосте
ярким днём накануне лета
с землицею русскою в горсти.
***
Дождь на дворе, и деревья,
Древней печали полны,
Стынут и стонут, не веря,
Что доживут до весны.
Снова зима подступает.
И у её рубежа
Стынет, как лист, опадает,
Сникнув, живая душа.
***
Солнцем осенним обласкан,
Свободен, ещё при деньгах…
Но скоро окончится сказка,
В душу повалят снега,
Буду, в себе увязая,
На волю дорогу торить…
Пока, как тропинка лесная,
Живу до метельной поры.
***
Когда ты не прошен и брошен,
обопрись на ладошку виском,
вспомяни, что был ты хорошим,
хотя ныне и гол как сокол.
Сочти свои грешные гроши,
наскреби на бутылку пивка
и, как луг, что ещё не скошен,
ощути, как свобода сладка.
***
Во мне стоит тишина.
Любви окончился год.
Пришла пора пожинать
высокие всходы невзгод.
Грозы, задыхаясь, жду.
Проснулся разум, тяжёл.
В единстве любящих душ
чего искал, не нашёл.
Покоя мне нет нигде.
Грехи нельзя отпустить.
В единстве любящих тел
себя не смог обрести.
Потери в пути велики.
Пусты подвалы души.
Побеги добра полегли.
Посевы беды взошли.
Забвенья скошу траву.
Поставлю памяти стог.
Под ним посижу, пореву.
Тяжёл был год и жесток.
АЛЕКСАНДРИНЕ, КОРМЯЩЕЙ
ВОРОБЬЁВ ОКОЛО ТРЕТЬЯКОВКИ
Как воробьям, в этой сказочной жизни
крошки бросают нам в славной Отчизне.
Как же за это её не любить?
Свободны мы, доченька, как воробьи!
ПЕСЕНКА
В одном городе со мною
прошлый Терехов живет,
в одном городе живу
я с грядущим.
Если встретит, не узнает
бывший Терехов меня,
а узнает, я боюсь,
что задушит.
Если встречусь я с грядущим,
этой встречи не боюсь:
то, что встречный — это я
и не догадаться.
Если встречный вдруг признает
самого себя во мне,
то придётся ему только
разрыдаться.
Так покуда, и живем,
женщин любим, водку пьем,
отложили нашу встречу
в долгий ящик.
Но уверен, что дождусь я,
когда встретимся втроем,
что узнаем, кто из нас
настоящий.
***
Я жизнью не заслуживал свободы:
бодаться с дубом не было отваги
и не работал до седьмого пота
в забое или просто над бумагой.
«Мы своим счастьем за свободу платим»,–
приятель бывший мой изрек когда-то.
Не скажешь про него: «Ума палата», –
но оказался прав, пусть и поддатый.
Я эту фразу часто вспоминаю,
когда я отрекаюсь от свободы.
Я верил Октябрю и верю Маю,
мечтая о свободе для народа.
И снова нужных слов не мог собрать я,
пока на час свободен был отчасти:
у дочери окончились занятья –
я от свободы мчусь навстречу счастью.
О ГИМНЕ
По нотам всё, как надо, отыграно, но с гимном
воспрянуть, торжествуя, не спешит душа:
без слов бессильны гимны, надеяться наивно,
что может одна музыка крушить и воскрешать.
Для войн и революций лишь марши создаются,
дано родиться гимну только в дни побед:
и он пробьётся к людям без всяких резолюций,
когда они добьются лучшего в судьбе.
Народ не бессловесен, и он не пропил песен,
и он не предал гимна, славы ратных дел.
Пусть он пока не весел – царит и правит плесень,
но верю, он способен выстоять в беде.
Победно ввысь взовьются, со словом вновь сольются
горны и валторны, труб ликованья медь.
Горды и непокорны, но своего добьются
те, кто гимн стремится не только слушать – петь!
ЖУРНАЛИСТУ
Ты в храме крещен и отчизны
трубной медью, водой и огнем.
Забывши о Боге при жизни,
перед смертью ты вспомнишь о нем.
Прощаю тебе лизоблюдство,
все наветы, продажность, вранье,
твой алкоголизм и распутство
за веру в призванье свое.
Когда ты полезешь под пули
ради правды, забывши про страх,
молюсь, чтоб тебя мне вернули
с Божьим словом на грешных устах.
ПАМЯТИ А.Д. САХАРОВА
Чужих и близких поражая,
страдал и мыслил за двоих
и половину дней своих
кончиной мира угрожал он.
Затем, готовясь к смерти, жил,
врачуя в зачумлённом граде…
Больных щедры были награды,
но ими он не дорожил.
За отведённый ему век
он прошагал по полдороги
равно и к дьяволу, и к Богу,
как, впрочем, всякий человек.
АЛЕКСАНДР СОЛЖЕНИЦЫН
Изведавший власти кулак,
что такое хвала и хула,
воспевший проклятый ГУЛАГ
и проклявший воспетый ГУЛАГ.
Исполнивший честно оброк,
что ему повелел страшный век.
Ненужный народу пророк,
вечный в России зэк.
АКТЁР
Народному артисту России
Валерию Никитину
1
Мне совести чужды укоры!..
Уже седина в бороде,
но с юности страстно и гордо
играю всегда и везде.
Мне в кайф, когда тянутся лица
ко мне из растроганной тьмы.
Мне сладко публично томиться,
смущая чужие умы!
Фавор мне дороже затвора!
Свет рампы милей женских ласк
и слава, подруга позора,
отрава, отрада, соблазн.
Когда же сыграю я в ящик,
последнюю главную роль,
предстану, как есть, настоящим,
простить меня, Боже, изволь
за то, что менял свою душу,
перевоплощеньем дразня…
А не простишь, я не струшу.
Найдут роль в аду для меня.
2
Заплачено кровью – расценки
В искусстве, как на войне…
Прочувствуй величие сцены,
Пока ты задействован в ней.
Как бабы готовятся к родам,
Так ждёт тебя зала провал.
Что мог, ты и предал, и продал,
Но не на душу права.
И всё, что задумал, случиться,
Когда доиграл до конца.
Своё отстучав, достучится
Твоё сердце в людские сердца.
САНКТ - ПЕТЕРБУРГУ
Город у вечности в горле, как кость.
Полон, пленён он тенями людей,
словно печалью забытый погост
пасмурным утром в объятьях дождей.
Здесь я душой онемелою слит
с лунным мерцанием в Летнем саду.
Мхом заблуждений следы поросли
те, по которым, артачясь, бреду.
Старт закольцован с финалом пути.
Миг затерялся в пучине времён.
Мне уже здесь никого не найти,
кем я был в юности полон, пленён.
ВО ДВОРЕ У ЮРЫ ШЕВЧУКА
Холодная, тусклая арка
и скудный дворовый уют.
Естественней вермут и старка,
чем липы соседнего парка
мне в рифму являются тут.
Под небо стремится художник,
под крышу укрыться – любовь.
Почувствовал всею вдруг кожей,
что есть я, не всё ещё дожил
и разум слабее, чем кровь.
Дается дар людям недаром,
и с ним тяжело на миру
всем: юным, и зрелым, и старым…
С ним хоть расшибись, а не станешь
бездарности ты ко двору.
Но слышу оттуда я Слово,
где звёздам веками мерцать:
«Терпи, и не будешь ты сволочь,
на буйном челе твоём волос
не тронут без воли Творца.
Души пока светит нагарок,
друзья не забудут, нальют…
И чтоб тебе ворон ни каркал,
укроет спасающе арка
и двор даст последний приют!»
МИЛЛЕНИУМ
Жаль уходящих столетий
Под мрачную вечности сень…
Скрылся сегодня последний
Века двадцатого день.
Вслед я смотрю виновато:
Сколько же прожито зря…
***
Сиянье луны и снегов,
ночная музыка метели,
слиянье могучих боров
и царственных рощ белотелых
чаруют, пленяют, кружат,
красою спасающе жалят…
Заходится, млеет душа:
не зря меня мама рожала.
Приученный верить и ждать,
немного у Бога просил я.
Бесплодны нужда и вражда,
поскольку рожали в России
детей вопреки временам,
жестоким, холодным, голодным…
В привычных к труду раменах,
в терпении – сила свободных.
***
Душе приносят исцеленье
шум ветра в соснах, свет луны,
влекущее волны свеченье
и Валаама валуны.
***
Красотой бытия испытанья
у Всевышнего всю жизнь проси.
Первоснежного благодеянья
нет прекрасней зимой на Руси!
***
Сменила платок разноцветный на белую шаль
юная роща, живущая рядом со мною.
Посмотришь в окно – и замрет в восхищенье душа.
Краше невесты любой моя роща зимою.
***
Бывает и труса праздную,
но могу и пойти на ножи…
А люди кругом все разные,
с любыми приходиться жить.
Прощаю им мои горечи,
обиды и беды, печали.
Не обращаюсь за помощью,
но и сирых не привечаю.
И что со мной будет – не знаю,
ещё смерть далека-далека…
Трудно идти не под знаменем,
своего не имея полка.
***
Я сквозь леденящую вьюгу
чистым полем и проклятым днем
на свадьбу шел к лучшему другу,
как идут корабли на дно.
Он был моим якорем верным
и был парусом крепким моим.
Словно брошенная деревня,
тосковал я, оставленный им.
И бестолку мысли метались,
запутались и переплелись,
и как памятные медали,
мои слезы лились и лились.
ГОРЬКОМУ НИЖНЕМУ
Город первых могил
И последней любви,
Мне дожить помоги,
Сердца мне не порви!
Я тебе послужил
От души за гроши,
И за то, что грешил,
Осуждать не спеши.
Я тебе помогал,
Чтоб ты выстоять смог.
Благ я не вымогал,
Ты со мною был строг.
У тебя быть в узде
Мне достался удел,
Город каменных стен
И железных людей.
Так детей пожалей
И наотмашь не бей,
Город двух сыновей
И дочурки моей.
Мне дожить помоги,
Сердца мне не порви,
Город первых могил
И последней любви.
***
Давно уже мне не до шуток
В утробах набитых маршруток.
По городу в них я кочую,
Как с нелюбимой ночую.
***
Надрываться из-за оваций,
не хотел я, по жизни скользя.
Никогда не сходил с дистанций —
но я их всегда срезал.
И минуя пункты контроля,
часто первым на финише был,
прогнав по заветному полю,
о правилах позабыв.
И вычеркнут из протоколов
как нарушивший гонки закон…
Мне крик: "Нарушителя с поля!"
не понаслышке знаком.
Пусть непрошеный победитель
и незаслуженный рекордсмен...
Но вы сгоряча не судите,
сдержите ехидный смех!
Уходя с проложенной трассы,
бежал я только по целине,
и больше любого в два раза
терпеть приходилось мне.
И пусть без медалей остался —
но в глазу не застынет слеза...
Никогда не сойду с дистанций —
я буду всегда срезать!
***
Всё прекраснее кажутся лица
недоступных потомков моих.
Жизнь счастливая длится и длится,
и всё больше для них, но без них.
Я завидую юности дерзкой,
для которой года нипочём.
Ну а я из эпохи советской
в жизни новой почти ни при чём.
Не в приметах общественных дело,
на Земле солнце светит одно.
Жаль гулящее бренное тело,
что любило подруг и вино.
Если б был я тем самым Всевышним,
никому б не позволил пропасть,
стать ненужным, отброшенным, лишним…
Но не делится Им эта власть.
Гонит нас Он сомненьями к вере,
от смятенья к смиренью ума…
От земной до небесной нам тверди
срок отмерен намеренно мал.