Мороз по телу, в снегу ладони,
да коренной, грядущий, звон,
меня несут, по полю, кони
всё вверх, да вверх, на небосклон.
Здесь чистота, покой и холод,
до дури хочется дышать!
И повторять - ты молод, молод,
в себя вдыхая благодать!
Куда ни глянь - везде дорога
без кочек, грязи, колеи,
ещё чуть-чуть, пройдёт тревога
и правдой станут васильки.
И на ветру завьётся песня,
в который раз, да ещё раз,
и в колокольчике мой крестик
поднимет звонкий, вещий глас.
По всем по трём, да нараспашку,
гори, гори моя душа!
Порвись ты, русская рубашка,
не стоишь нынче ни гроша!
Зачем несусь? Увы, - не знаю
и знать, наверно, не могу,
но всё равно, с плеча стегаю,
своих коней не берегу.
К чему ответ? Я в чистом поле,
зачем ту истину искать?
Мне хорошо, легко на воле...
И снова чую благодать...
Но, вдруг, туман глаза окутал
и кони сдёрнулись с петель,
я пал с саней в сугробы круты,
и поднялась, с небес, метель.
Я встал, но снег по мне как вдарил!
Одежду в клочья разорвал!
Нет, нет, не сплю! Не закемарил!
Клянусь! В чистилище попал!
Мороз стал лютым, до мурашек,
метель терзала, как ножом,
я брёл по жареным букашкам
почти раздетый, босиком.
Меня несло какой-то силой
и я пришёл на жуткий склон,
где были чёрные могилы,
и пахло водкой с табаком.
А средь могил ходили бабы
совсем нагие, без сердец,
а за спиной моей арабы
шептали, мерзко так, - подлец.
Из-под земли взлетели птицы
и на меня, когтями в плоть!
Какая боль! Нет, нет, не снится!
Ни разорвать, ни расколоть!
Я снова пал, но на колени,
глаза, кричавшие, закрыв,
шептал, с бессилья, все моленья
и не напрасным был порыв.
Пропало всё, вокруг лишь поле,
да злая, белая метель,
исчезла дрожь и нету боли,
но впереди увидел тень.
И я пошёл без слов, опаски,
меня тянуло что-то к ней,
как тянет кисть, сухую, к краскам,
иль тянет к пропасти коней.
Мой дух был прав! Сей поле свято,
святее всех пустынных мест,
пускай несло протухшей мятой,
но предо мной явился крест.
На нём висел, страдал распятый,
ещё дымившийся скелет,
а я вдыхал, как миру, мяту,
считал, что чище её нет.
Но, вот, внезапно, из метели
возник, по-дьявольски, монах,
он посох в землю! И слетели
те кости, обратившись в прах.
Он заглянул в меня сурово,
поглубже тонущих очей
и, вдруг, схватили двое новых,
таких же чёрных палачей.
Я понял всё - сей мне распятье
и слово нужное - конец.
Ну, что, Господь, прими в объятья,
прими всего меня, Отец.
Я оттолкнул тех чёрных мразей
и сам к крестилищу припал,
а главный чёрт вознёс и разом
меня гвоздищами распял.
Какая боль во мне играет!
Я весь сгораю изнутри,
ну, вот и пепел проступает
в моей, разорванной, груди.
Мороз мне в душу, да снег под кожу!
Давай, пылай, гори, гори!
Иду к тебе я, слышишь, Боже?!
Душа моя, лети, лети!
Я подлетел над полем снежным,
где был всё тот же небосклон
и всё чисто, и всё, как прежде,
и, где-то там, грядущий звон.