Как белой скатерти покров – снега, снега, снега.
Сидит на паперти любовь, убога и слепа.
Уже о милости она не просит никого.
Она согбенна и больна, не видит ничего.
Искала долго по земле она свое жилье.
И космы в выжженной золе как будто у нее.
А ведь когда-то до кровей за взгляд ее дрались.
Да забияки тех кровей давно перевелись.
Ни поединков, ни мечей, ни лошадей, ни шпаг,
ни искр из пламенных очей, ни яростных атак…
Все смыло время, унесло, во-первых; во-вторых,
исчезло это ремесло, угас былой порыв.
А в-третьих, белые снега, как саван, налегли,
и так укрыли на века ристалища любви.
И романтический угар, что цвел на деревах,
какой-то леший распугал в разбойных головах.
Какой мы жар не сберегли, что был спокон веков!
Верни нам, Господи, верни влюблённых дураков!
Безумья нынче не в чести, не в моде соловьи.
Куда ж мы, Господи прости, без преданной любви?
Нет никаких до нас забот у жизни, что тошна.
Надела рубище любовь и по свету пошла.
Теперь на паперти она, у дома своего.
Она убога и больна, не видит ничего.
И обходить нехорошо нам ветхое жилье.
Быть может, в мире есть еще служители ее.
И что-то вроде пятака ей бросит, наконец,
не промотавшийся пока задумчивый певец.
И остановится у ног простуженный поэт,
что исхудал и занемог без той, которой нет.
2005