Абажурный мухомор
собрался к поганке
(получил он от нее
приглашенье к дранкам).
Для него был этот день
важной в жизни датой,
хоть повесою лихим
слыл наш гриб когда-то.
Было… в праздник выходил,
заломивши шапку:
Солнцу больно от сапог,
если он в присядку
обходил опят – галдят
как всегда толпою,
меж собой дела вершат
кучею малою.
Мимо с картами стола,
где сидят волнушки -
освещает их пасьянс
мягкий свет гнилушки;
мало кто уже сейчас
помнит в тех старушках
за морщинками подчас
юности резвушек.
Мимо девушек-лисят,
что из-под листочков
Так заманчиво глядят
в вышитых платочках:
пусть они не удались
и малы росточком –
рост не важен для любви
с милым под кусточком…
Вся картина как сайгак
промелькнула в мыслях,
а теперь уже не так –
плечи коромыслом;
где с подружками гулял –
как прошлись с косою:
уцелел кто хил и вял –
не родись с красою.
Лета теплые деньки
догорают где-то,
а вокруг одни пеньки –
вот тебе и лето!
Тщетно прятаться в траву,
жалкие уродцы,
как лохмотьям не укрыть
тела богомольца.
А поганка? Что ж, она
(скажем между нами)
не такой как все была:
зимними ночами
наблюдала из окна
жизни мирозданье,
отложив до лучших дней
кройку и вязанье.
Сколько помнила себя
(юной спорой в люльке)
с детства нравилися ей
разные науки…
Знает не любой из нас
как сладки те муки,
ну а девушки давно
померли б со скуки.
Изучение брошюр
и томов оккультных,
познавание чужих
откровений смутных
наложило на нее
отпечаток мутный:
серость кожи, вялость ног,
в шлепанцы обутых.
Потерялся блеск волос,
бледная поганка –
про такую говорят...
Но ее мне жалко:
каждому ровна, добра,
светится покоем,
прячет остроту ума
в мягком перегное.
Говорили ей давно:
поменяй квартиру,
выбери другой район –
здесь от малярии
высохнешь, убьешь себя...
но пустого мира
ей дороже запах трав,
ладана и мирры,
фолианты древних книг,
тишь, уединенье,
а еще души своей
перевоплощенье:
слышится мышиный писк
где-то из подполья,
а душа вселенной диск
облетает вольно,
море рыбой бороздит -
все ли здесь спокойно?
Обо всем душа горит
и за все ей больно.
Нет, поганка не сухарь
и к гостям радушна,
прихворнет ли где глухарь,
иль змея недужна:
никому отказа нет –
травы ей послушны;
может ценный дать совет –
платы ей не нужно…
Но бывает иногда
ей с грибами скучно:
сплетни, тряпки и еда...
надоест ей слушать.
Надевает старый плащ
с белым капюшоном,
кинет в сумочку калач,
виноград сушеный…
Колокольчик у ворот
с мелодичным звоном
открывает медный рот
нежно и влюбленно.
Перейдя через мосток,
что у старой ивы,
под которой спит сурок,
нарвала крапивы,
черемшу и сельдерей,
а лесная слива
не дается в руки ей –
на поклон ленива.
Где стеной стоит осот,
и чернеют кочки -
груди мягкие болот,
кукушонок кохчет…
Нет нужды ей по слогам
вчитываться в строчки,
что природа тут и там
набросала ночью:
вот зайчишка пробежал,
тут прошла ежиха
с целым выводком ежат…
а вокруг так тихо,
так привольно и светло…
Спелой ежевицы
набрала она ведро
и назад – в грибницу.
И в один из этих дней
мухомора встретив,
ремонтировал плетень
тот из новых ветвей,
полюбила всей душой –
сразу и навеки.
Что же, гриб он неплохой
и хозяин крепкий:
пусть он звезды не хватал
никогда руками,
пусть подвыпивши гулял
часто вечерами,
но умел он ослепить
шляпой и усами…
Да такую покорить
мы могли б и сами:
для поганки жизнь – что миг,
ветра дуновенье,
вечера - за читкой книг,
дни – за рукодельем;
заглушил природы крик
запах вдохновенья,
дух которого проник,
пропитал всю келью.
Не бывала никогда
на грибном гулянье,
упадет ли где звезда -
тайное желанье
ей не приходило в ум,
девушек гаданье
под Христову ночь в бору
заменяли знанья.
Думала на них всегда
можно положиться:
если трудно иногда –
отыщи страницу,
и на все найдешь ответ,
график иль матрИцу…
О любви же в книге нет
никакой таблицы.
Час смотрелася на ту,
что в ведре с водою:
подурнела там и тут,
светится дырою
шляпа, ноги в синяках,
волосы копною…
И ударила в сердцах
по воде рукою:
нет, напрасно и тужить -
только поневоле
захотят с такой дружить,
а любить – тем боле,
но красавца бравый вид
ей запал до боли,
а волнение в груди
если в чистом поле
повстречаются они)
отнимало волю.
Чтоб заговорить – ни-ни,
сразу очи долу,
отойдет – тогда смотри,
хоть прожги дырою
весь кафтан огнем любви…
что ж это со мною?
Так, в смятении души
время нанизая
как на ниточку грибы,
о беде узнала:
лишь она да мухомор,
старики, детишки –
вот и весь грибной набор…
Хороши делишки!
По кустам шептанья злы:
это все поганка
мор наслала на грибы,
видно, спозаранку
неспроста ходила в лес,
снюхалась с врагами;
знать, в нее вселился бес,
раз не спит ночами.
Кто же помнит о добре,
коль такое лихо –
и забыли сразу все:
выдра и ежиха,
ящерица и карась
кто их спас от смерти,
от глистов лечил не раз…
Вы уж мне поверьте:
доброе недолго чтут –
отлегло от сердца,
миновал души испуг -
и закрылась дверца
благодарности людской...
Так и меж грибами –
обходили стороной,
дальними краями
место, где жила она,
и шептали в спину:
плачет по тебе тюрьма –
грибников корзина.
Суеверия лесных
жителей по сути
неотличны от людских –
хоть они не люди:
чуть затлеет уголек,
дуют со всем жаром –
чтобы этот огонек
стал лесным пожаром…
Вся изъедена червем
злая сыроежка
подожгла поганкин дом -
тлеют головешки
вместо милого жилья…
Собрала тележку
уцелевших книг, белья
наша Белоснежка,
поклонилася вокруг
и под шум насмешек
с болью от душевных мук
побрела неспешно…
Но куда же мне пойти, –
думает бедняжка, -
где пристанище найти?
и вздыхает тяжко:
не деваться никуда
от грибной мне злобы…
Речки черная вода
видится ей, чтобы
успокоить там себя…
Образ мухомора,
ее милого дружка –
божества лесного
как весенняя пурга
промелькнул в виденьях
воспаленного мозга
радостным мгновеньем:
чудится ей светлый миг,
будто он подходит,
что-то тихо говорит,
глаз с нее не сводит;
нежно за руку берет,
слезы вытирает
и домой к себе ведет…
Дальше засыпает.
Будь на этом месте мы –
все б прошло бесследно,
но для девичьей души
потрясенья вредны.
Выздоравливать с трудом
начала поганка:
все мерещится ей дом,
почему-то жарко…
А вокруг светлей, чем день,
хоть не видно солнца,
хочет встать, но встать ей лень:
видит из оконца
будто с факелом в руках
бегает старуха;
в душу заползает страх,
сердце бьется глухо…
Уж старуха не одна –
чудища толпою
собралися у окна
и ревут, и воют
заклинания свои,
а вокруг – все жарче…
Вдруг внезапно шабаш стих,
и проснулась с плачем.
Где она и чья постель,
мягкая как пена –
уж не кажется ли мне
это все блаженно?
Чья же добрая душа
сжалилась над нею -
ведь все ангелы, спеша,
отходную пели .........
…………………………………………………
…………………………………………………