Эти бледные женщины в чёрных чулках и вуалях
Обнимают твой гроб, словно может вместить он двоих,
Словно места внутри, как в огромной готической зале,
Где вальсируют пары, и музыки гул не затих.
Их платочки и тонкие руки со шрамами боли
Так мелькают кругом; насекомых извилистый рой!
О, тебя, спящий Кай, я уже не спасу, не укрою,
Ты ушёл, и отныне, на веки веков, т ы н е м о й...
Даже губы мои слишком алыми кажутся, эти
Темноглазые дамы глядят в них, на тёплую кровь
Из губы рассечённой твоим поцелуем. Пред смертью
Ты успел растолочь моё сердце промеж жерновов.
Вот и снег. Укрываешься вмиг за дубовую крышку,
Опускаешься вниз по ступеням в сырую кровать.
Размывает с фарфоровых масок несчастья излишки,
И хватаются женщины плакать, спешат порыдать;
И косятся, и смотрят, как я неподвижно застыла
Посреди чёрной массы каблучной, сминающей грязь.
Что-то бьётся отчаянным стуком в покрытый затылок,
Сил не хватит заплакать, с припадком беззвучным борясь.
Ненавистные тени толпятся здесь, чтобы поверить
В то, что души их чёрствые могут испытывать боль!
Ты ушёл, и отныне, живёшь за захлопнутой дверью,
Где ничья пустозвонная речь не встревожит покой.