терпеливо сношу двадцатитрехлетнюю старость,
свою без запроса и приглашения пришедшую ломкость.
есть какая-то прелесть в этой всемирной усталости,
передающейся от предшественников потомкам.
сколько можно откладываться на потом?
и утомление, скопленное столетиями,
прорывает границы реальности, как затон.
и реальность становится призрачней интермедии.