ПОВЕСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ
СУДЬБА
ХРАМ
А что Аника? Неужели
Распорядилась так судьба,
Что в десяти шагах от цели
Ему венок на гроб сплела?
Но нет, она его щадила,
Хотя и чудом в этот раз
Его скалой не раздавило,
А, может, меч волшебный спас.
Ну, что же, так или иначе,
А просчитался чародей,
Но и огромнейшей удачей
Была та трещина в земле,
Что скалы, рухнув, сотворили
И то, что камни сбили с ног,
Столкнули в яму и накрыли,
Не завалив при этом дно.
На этом дне он и очнулся, –
Темно, хоть выколи глаза,
Ни сесть, ни боком повернуться,
И ни вперёд, и ни назад.
Скорей всего в могиле тесной
И завершился б жизни круг,
Но, слава Богу, меч чудесный
Скала не выбила из рук.
Ну, а мечом Аника-воин
И не таким легко владел,
Но повозился он довольно,
Пока расширил свой предел.
А дальше, двигаясь во мраке
По узкой трещине, попал
Уже в проход, – далёкий факел
Его немного освещал,
А по нему уже в пещеру,
Что и была освещена
Огнями факелов по стенам.
И вдруг напомнила она
Ему далёкое виденье,
Когда ещё совсем юнцом
Он оказался в лапах ведьмы,
Но вырвался, в конце концов.
И тут он, разве, что не ахнул, –
Он видел тот же самый зал,
Того же чёрного монаха
И этот, как и тот писал,
Склонившись над старинной книгой,
Была корона на столе.
Одно, – в видении не мнимом,
А в настоящем, на скамье
Того загадочного старца
Он почему-то не узрел;
Другое, так должно и статься, –
Себя увидеть не сумел.
Но вот монах писать закончил
И в нерешительности встал,
Помялся, дальше с беспокойством
По кругу оглядел весь зал.
Лицо его горело в свете,
Он что-то ждал от этих стен,
Но, ни Анику не заметил,
И ни каких-то перемен.
Зато, когда он обернулся,
Аника меч рукою сжал
И чуть навстречу не рванулся, –
Там, у стола, стоял Джаффар!
Но только вид его надменный
Пропал, как дым, – источник зла,
Колдун, дрожал как лист осенний, –
В глазах ни силы, ни ума,
И даже царская корона
Его не красила чело,
Не придавала благородства,
А лишь подчёркивала зло.
Но вдруг колдун насторожился,
Невероятное чутьё
Ему сказало: изменился
Мир между небом и землёй.
В мгновенье ока вид надменный
Его лицо приобрело, –
Не жалкий трус, а Царь Вселенной
Нахмурил грозное чело!
И вовремя, – весь зал огромный
Залился сотнями огней,
А на стене, доселе тёмной,
Сверкнуло золото дверей.
Врата бесшумно растворились
И в свете странном, неземном,
Перед глазами появились
Ряд беломраморных колонн,
Небесно-голубые своды,
Ступени, чёрный в блёстках пол, –
Творенья рук, а не природы,
Как всё, что мог заметить взор
Через распахнутые двери,
Пока ещё не скрыла мгла
За ними мага-чародея,
Не поглотила тишина
Его шагов по гулким плитам.
Врата закрылись. Яркий свет,
Так щедро до сих пор разлитый,
Почти везде сошёл на нет,
Лишь два-три факела пылали
В конце пещеры над столом:
Скамью пустую освещали
И книгу древнюю на нём.
КНИГА СУДЕБ
Туда Аника и направил
Свои шаги: хотел узнать,
Не то, что в ней Джаффар исправил,
Не то, что он сумел вписать
В её раскрытые страницы,
И не по прихоти своей,
Не из простого любопытства, –
Его влекли куда сильней
Своя беда, свои страданья:
Он понял, что произошло, –
Здесь исполняются желанья,
И в книге скрыто волшебство
Не ровня чарам, заклинаньям
Факиров, магов, колдунов:
Всех чародеев, – все их знанья
В сравненье с книгой, – ничего!
Раскрыть секрет волшебной книги,
Понять её и сделать так,
Чтоб вновь живой Эльмиру видеть,
Вот почему он сделал шаг.
Но тут безмолвие глухое
Нарушил гул, затем удар
И у Аники за спиною
Возникла чёрная стена,
Обратный путь ему отрезав,
Здесь не помог бы даже меч, –
Скалу-другую мог он срезать,
Но толщу гор нельзя рассечь.
Здесь пахло даже не ловушкой,
И если вдруг погаснет свет,
(Анике стало даже душно),
То здесь его могильный склеп.
Пока надежда не погибла,
Аника быстро посмотрел
На стол, ведь там лежала книга,
И вздрогнул: рядом, на скамье,
Старик, тот самый, из виденья,
Длиннобородый и седой
Сидел спокойно, без движенья,
И с грустью, если не с тоской,
Смотрел на книгу, на страницы,
Что позабыл закрыть Джаффар.
Аника скромно поклонился
И, ожидая, рядом встал,
Пока ещё не понимая
Кто перед ним? Хранитель? Раб?
Подземный дух, или хозяин,
Что прятал здесь бесценный клад?
Старик молчал и в нетерпенье
Аника взглядом заскользил
По строчкам в книге: что на деле
Джаффар желал, о чём просил?
И даже глаз не напрягая,
Поверх замаранных слов
Прочёл, что в Храм Святой вступая,
Джаффар воссядет на престол,
Доныне смертным недоступный,
И будет всё о людях знать,
Все их деяния, поступки,
Их мысли тайные читать
На протяжении столетий,
Вплоть до скончания веков, –
Отныне станет он бессмертен,
И от земли до облаков
Весь мир в его достанет власти, –
Он будет миловать, карать,
Дарить богатство, волю, счастье.
Он будет миром управлять!
Но не успел понять Аника
О чём здесь речь, старик вздохнул,
Затем к себе подвинул книгу
И лист назад перевернул.
Пока страница закрывалась,
Исчезло грязное пятно
И, как Анике показалось,
Пропало и с десяток слов.
Перевернув страницу книги,
Старик немного помолчал
И повернул лицо к Анике,
Но взгляд его не излучал
Ни доброты, ни сожаленья.
<Зачем ты здесь?> – спросил он вдруг, –
<Ты знаешь, в чьи попал владенья?> –
Но, ни в ушах и ни вокруг
Его слова не раздавались,
Они звучали в голове,
Но, как бы в ней ни принимались,
Старик не ждал на них ответ,
Он знал его, и каждой мысли,
Какой бы тайной ни была,
Открытой, долгой или быстрой,
Оценку должную давал.
Аника это тут же понял,
Когда, не выслушав ответ,
Старик спокойно руку поднял:
<И что ты хочешь? Встретить Смерть?
Но с ней нельзя договориться!
Тебе бы хоть себя спасти
И снова к жизни возвратиться,
Нельзя же целый век грустить
О тех, которым нет возврата
И, даже если мысль тверда,
Не одолеть тебе преграду,
Которой имя – Смерть сама!
Прости, но, так или иначе,
А выход здесь всего один.
Оставь здесь скорбь, пусть тут поплачет,
А ты,… ну, что ж, туда иди>, –
И указал рукой на стену,
Где вновь вдруг вспыхнули огни,
А сам исчез, как будто не был.
Аника снова был один.
ТРОННЫЙ ЗАЛ
Врата раскрылись, но за ними
Всё было несколько не так,
Как у Джаффара, там царили
Уже не свет, а полумрак,
Не ожиданье, а тревога;
Уже не веяло теплом
И не манила вдаль дорога,
А неприятным холодком
Душа Аники обдавалась,
Дыханье превращалось в лёд,
А сердце гулко отзывалось
На каждый шаг его вперёд.
И чем он дальше углублялся,
Тем гуще длинный ряд колонн
Туманной дымкой укрывался,
Уже и рук не видел он.
Пройдя вперёд почти на ощупь
Ещё десятка два шагов,
Он вдруг прошёл сквозь эту толщу
Из мутно-серых облаков
И оказался в странном зале:
Вдоль стен в молчании немом
На креслах-тронах восседали
Фигуры, схожие в одном,
В том, что сидели неподвижно
Уставив вдаль тяжёлый взгляд;
А в остальном они разнились, –
Разнообразен был наряд,
От скромных тог до облачений
Богатых царственных особ,
От драгоценных украшений
До кипарисовых крестов.
Их возраст также изменялся
От молодых цветущих лет
До тех, чей век уже кончался
И волос потерял свой цвет.
Какие страны и народы
Их пёстрый ряд ни представлял,
От южных чёрных, безбородых
До бородатых северян.
А перед ними стол накрытый
Не для людей, а для богов.
Всё было: мясо, птица, рыба,
Плоды лесов, полей, садов,
Дары морей и океанов,
Речушек, рек, озёр, болот,
Приправы от простых до пряных,
Напитки, пиво и вино.
Всё в изумительной посуде
И в изобилии таком,
Что, вероятно, было чудом
И рядом быть с таким столом,
Не говоря уж о желанье,
Имея зверский аппетит
И дней последних голоданье,
Всё это просто поглотить.
Но, может, стол тот был обманом,
Поскольку вдруг он с глаз исчез,
Расплывшись утренним туманом,
Но, тут же музыка небес
Его собою заменила,
Заставив позабыть обед,
Очаровала, нет, пленила:
Весь мир вокруг, и тьма, и свет
В волшебных звуках утонули,
Перед глазами жизнь прошла
И сразу слёзы навернулись,
Наверно, плакала душа
С ней расставаться не желая,
Возможно, близко Смерть была,
О чём душа, подозревая,
Вдруг и расплакалась сама.
Расстроив душу до предела,
Но вероятно, больше зла
Тем, кто присутствовал, не сделав,
Затем и музыка ушла,
Растаяв жалостливой нотой,
А ей на смену бубнам в такт
За непонятную работу
Взялась другая красота,
Девичьим станом соблазняя
Круг неподвижных странных лиц,
Такие позы принимая,
Что будь святым, – не устоишь.
Но что Анику поразило,
Так то, что, искушая их,
Не только грации скользили:
Там среди гурий, фей и нимф
Кружилась в танце и Эльмира!
Затрепетав, Аника к ней, –
А что найдёшь в волнах эфира
Среди обманчивых теней?
А он за призраком погнался,
Поверив в чудо сгоряча,
Забыв, что тот, с кем он встречался,
Ему чудес не обещал,
А дал возможность попытаться
Переломить свою судьбу
И со старухой потягаться,
Столкнувшись с ней лицом к лицу.
Когда прошло разочарованье
И чувство собственной вины,
Аника вновь своё вниманье
Фигурам странным уделил.
Он вдруг решил: они, как феи,
Не существуют наяву,
А те же призрачные тени, –
Настанет время, и уйдут.
Но, присмотревшись, не поверил,
А после ужас испытал:
В них разум жил! Глаза горели,
Но каждый был как истукан!
Кто казнь придумал им такую
И так ли души их черны? –
Окаменевшие фигуры
И живы были, и мертвы!
Аника двинулся вдоль зала.
Своё внимание теперь
На лица обращал он мало,
Надеясь обнаружить дверь
Или проход, ведущий дальше,
А вот куда и сам не знал,
Но среди идолов и фальши
Он оставаться не желал,
И, может быть, прошёл бы мимо
И не нашёл бы, что искал,
Когда б его не обожгли бы
Глаза того, пред кем он встал,
Почувствовав их злую силу,
С трудом он принял этот взгляд:
Какая ненависть сквозила!
Какой в нём был смертельный яд!
Но для Аники были ясны
И эта ненависть, и жар,
Ведь перед ним на троне царском
Сидел, нет, – восседал Джаффар!
Он был бессмертен этот камень,
Весь мир он видел, всё он знал,
Но он не проклят был богами, –
Хотел стать идолом и стал!
Прошла ли жизнь его впустую?
Теперь он точно знал ответ:
Презрел он истину простую, –
Царём стать можно – Богом, нет!
Джаффар прочёл Аники мысли, –
Взгляд обратился в сущий ад,
Куда Аника и свалился,
Невольно отступив назад.
Куда попал он? В ад кромешный?
Могила это или ход,
Который он искал небрежно,
Не зная, что и где найдёт?
Нет не могила, это ясно,
Кому был нужен этот труд?
А значит ход! Тогда прекрасно,
Что меч не выронил из рук.
Но в этом тёмном лабиринте
Не день, не два он проплутал,
А человек не небожитель, –
Устал, ослаб, оголодал,
Но с неудачей не смирился
Не только закалённый дух:
Глаз к темноте приноровился
И резко обострился слух,
Что не дало, по крайней мере,
Ему от жажды умереть,
Он двигался к понятной цели:
Увидеть жизнь, иль встретить смерть.
ПОЕДИНОК
Почти на грани истощенья
Услышал он издалека
Отнюдь не ангельское пенье,
А слаще, – голос ручейка.
Судьба ли снова улыбнулась,
И вновь Анику привела
Туда, где жизнь к нему вернулась,
Туда, где некогда спасла.
Но, правда, не к тому же месту,
Хотя к живительной воде, –
Богатств досель ему известных
Уже не видел он нигде.
Но волшебство ли, чудо ль, было:
В пещере в дальней стороне
Внезапно что-то проявилось, –
Как белый призрак при луне,
Из темноты холодной, мрачной
Возник и выступил на свет
Пусть не живой, почти прозрачный,
Но так знакомый силуэт.
Как прежде тихо, чуть касаясь
Шагами лёгкими земли
И на глазах преображаясь
В живую, полную любви,
К нему Эльмира приближалась.
От радости в её глазах
Стояли слёзы, грудь вздымалась,
А от волнения в руках
Дрожал цветок на стебелёчке.
Но красота не отцвела:
Чуть побледнели губы, щёчки,
Чуть похудела, и она,
Она обнять его спешила!
Аники бедная душа
Так исстрадалась, иссушилась,
Что он готов был, всё круша,
С самою Смертью насмерть биться,
Но отступила Смерть сама?
А, может быть, Эльмира снится?
Иль он во тьме сошёл с ума?
Но нет, во сне живые слёзы
И свет любви не разглядеть,
А сердце не обманут грёзы,
Когда глазам не рассмотреть.
И испугавшись даже мысли
Быть сумасшедшим и слепцом,
Аника с жадностью и быстро
Эльмире заглянул в лицо:
Глаза наполнены слезами…
Но, Боже мой! Где свет любви?
Где нежность тёплыми волнами? –
Разили холодом они!
В её глазах была могила,
Так на него могла смотреть
Не нежная душа, Эльмира,
Не ангел во плоти, а Смерть.
Она пришла душить в объятьях!
Аника выхватил свой меч,
Но лишь едва коснулся платья,
Как воздух стал как будто течь
И милый облик начал таять,
Но не исчез, как сладкий сон, –
Закрыло чёрною вуалью
Её глаза, её лицо,
И видит он за тенью зыбкой
Пустой чудовищный провал:
Ни губ, ни носа. И улыбка,
Нет не улыбка, а оскал!
И платье форму изменило, –
Ни плеч, ни рук не видел он, –
Фигуру стройную Эльмиры
Скрыл длинный чёрный балахон.
Усыпал землю лепестками,
Опав, её цветок простой,
Раскрылся острыми шипами
И, изменившись, стал косой.
Что ж, обещание сбывалось,
Перед Аникой Смерть сама,
Какой ему и представлялась,
В своём обличии, была.
Увы, ни Смерть, ни с ней не шутят:
Один единственный удар
И ты нигде, – ни перепутья,
Ни выбора, ни цели там.
А, что там рай ли, наслажденья,
Иль ничего, а, может, ад,
Всего лишь повод к размышленьям,
Нет одного, – пути назад!
Смерть и не медлила с ударом, –
Аника чуть не сплоховал
И жизни не лишился даром,
Но, слава Богу, меч ковал,
Что и косу, кузнец единый,
Один пошёл на них металл
И равной наделил их силой, –
Великой силой волшебства.
И грозный меч в руках Аники
Сумел-таки предупредить
Её удар неотразимый,
Едва-едва, но смог отбить.
Чему старуха удивилась,
Отбит и новый был удар.
Вот тут-то Смерть и разъярилась:
Как ни силён был, ни удал,
Ни закалён Аника в битвах,
Но и ему пришлось прозреть,
Понять, что было очевидно,
Что перед ним не враг, а Смерть!
С трудом удары отражая,
Он шаг за шагом отступал
И, наконец, дошёл до края, –
Упёрся в стену и упал.
Его рука уже дрожала,
От напряженья он слабел;
Старуха-Смерть торжествовала:
Меч выбит был и отлетел.
Для Смерти нет законов чести,
Её незыблемы права,
А торг с ней просто неуместен.
Всего мгновение она
Дала Анике, чтоб проститься
И с этой жизнью, и с мечтой,
Ещё мгновение продлился
Её последний взмах косой.
Но Жизнь смириться не хотела
И выбрала длиннее путь:
Она в комок собрала тело
И Смерти бросилась на грудь.
Чего Она не ожидала, –
Ни победить, ни одолеть,
( Тут шанса не было ни мало),
Но ускользнуть, пройдя сквозь Смерть?
Но вместо плоти в бездну ночи
Аника яростно влетел, –
Сто тысяч лет, а, может, больше
Он в ней блуждал, но уцелел!
Он не вернул себе Эльмиру,
Не смог вернуть, она ушла
И поселилась в новом мире,
Там, где покой и тишина.
ЛАБИРИНТ
И Смерть с ним тоже распрощалась,
Пропала где-то за стеной,
Пока сознанье возвращалось, –
Он был в пещере, но живой!
Всё та же тьма вокруг стояла
И тот же ручеёк журчал,
Лишь одного недоставало, –
Его волшебного меча.
И всё же что-то изменилось,
Но не вокруг, а в нём самом:
Душа по-прежнему томилась,
Но боль не жгла её огнём,
Как будто годы пролетели,
И не один, не два, не три,
Как листья, чувства пожелтели,
Частично ветры унесли
И вместо боли грусть осталась, –
Немного сжалилась судьба.
На этом мысли оборвались,
Аника посмотрел туда,
Откуда призрак появился,
А позже обратился в Смерть,
Но там никто не шевелился
И всё же был какой-то свет,
Пусть еле видимый, неясный,
Не освещал ни стен, ни свод,
Но, всё же где-то пробивался,
Возможно через скрытый ход,
Который выведет наружу.
И, как Аника рассуждал,
Так и случилось: шире, уже
Он был и вёл в широкий зал.
Но зал не слишком освещённый
Сквозь щели в каменной стене,
Но после дней в пещерах тёмных,
Казалось, весь сиял в огне.
Едва Аника осмотрелся,
Привык чуть к свету, позади
Раздался звук, – как будто дверцу
За ним кто тихо затворил,
А, оглянувшись, он увидел,
Что ход, которым он прошёл,
Закрылся тёмно-серой глыбой.
Похоже в каменный мешок
Его зачем-то заманили
И заточили духи гор.
Зачем? Чтоб люди не раскрыли
Секрет ручья? Но это вздор!
Они могли оставить мощи
И у волшебного ручья,
Что было бы гораздо проще.
Выходит, здесь не западня?
Всё так и было, и в пещере
Аника долго не блуждал.
Нашлись, как водится, и двери,
Не ход, как он предполагал,
А грубоватые ступени
Крутой спиралью повели
Его из мрака подземелья
На свет, к поверхности земли.
Подъём закончились плитою, –
Задачей было непростой
Поднять её над головою,
А там он в комнате пустой
Признал монашескую келью, –
Однажды в ней он побывал:
Здесь ночь провёл он в размышленьях
Перед дорогой в Древний Храм.
Аника снова был в Преддверье,
Теперь всё было позади,
Но вот, ни радость, ни волненье
Ему уже не возродить.
Зачем же он за жизнь цеплялся,
Когда на сердце пустота?
Не лучше ль, если б он остался,
Как и Эльмира, где-то там!
Но нет, конечно. А Атилла?
Кто сможет вырастить его?
Дать то, что дать никто не в силах, –
Отца и матери любовь!