***
мне же бредить, с ума сходить, как известно, влёт не мешают ни рамки, ни своды, ни вой жандармов, ни ловушки-законы, ни знак «не влезай — убьёт», ни потеря здравого смысла, загадочности и шарма..
даже то, что пальцы твои — как ружьё, пулемёт, как кольт, словно дуло — направлены в грудь, в ключицы и меж лопаток, пробивают все 220 и больше вольт, а потом на теле не видно ни отпечатка —
и ищу, ищу, ищу тебя на себе, а пуля прошла незаметно в средину, внутрь. и в этой агонии, как в смертельной тупой борьбе, невозможно расслабиться ни на одну минуту.
шея — задеваешь струны моей души, а потом с размаху хлопать железной дверью — «не приходи, не звони, не трогай и не пиши!» ну, в последний раз — просто, чтобы проверить.
нежностью, нежностью, нежностью, как салют, а потом запинаться, курить, не дышать.. «во-первых..» и в порыве бросить «я ведь тебя люблю…», а потом свалить все на страсть и на сдачу нервов.
и «прости, прости, я хотела не то сказать…», а потом давиться остывшим, как смоль, почерневшим кофе. и опять губами по спутанным волосам, и в анфас в глаза, и по скулам монгольским в профиль…
ну, как тут уже замереть, повернуть назад — туда, к светлой жизни, к невинным живым истокам? «а дальше…? что будет дальше?...» — отводишь взгляд. а дальше НИ-ЧТО, пустота и слепая пропасть…
и всё к чёрту бросить за этот единый миг — моя абсурдная нелепая пламенная бравада. и в конечном счёте, конечно, зайти в тупик.
«я же говорила тебе — уходи, уходи, не надо..»
***
...когда же тебе остоебенет до абырвалга, до рвоты, до кровавых зайчиков, то есть — вусмерть. тогда — бросай, не жалко. уже ничего не жалко. и может быть полегчает, совсем отпустит...
(Марта Яковлева)
когда же тебе надоест это всё.. до рвоты. так, чтобы аж тошнило, чтобы уже по горло,
чтобы ты ненавидела всю мою поднаготную, чтобы осторчертело, встало огромным комом,
аж до тиканья нервного из груди.
когда уж набьешь ты эту себе оскому, когда, чтобы всё, приехали, всё, приперло,
чтоб очевидны психиатрические синдромы, чтоб аж захотелось пойти на балет и порно.
да не нужна я тебе, не нужна. уходи! иди!
ну, что ты смотришь так жалобно? не изменюсь я! так и останусь дальше дурацкой, дерзкой,
так и не за что ставить мне смайлики, плюсы-плюсы. пора бы тебе уже очень внезапно, резко,
потому что достало до колик, уже нет силы.
ну, когда во рту появятся эти вкусы — железа, крови, пустырника — слишком мерзко,
когда мозги твои, вертясь на канатах, брусьях, рухнут и вдребезги с хрустом, ударом, треском..
я же сказала! я же тебя просила!
когда заебёт уже биться в ненужной схватке.. мои перепутанные перчатки и пару платьев..
мои постоянные творческие беспорядки.. зачем я тебе такая с крестом-распятьем?!
твои руки бьют как внезапный электрошок.
и я падаю в истеричном дурном припадке на толсто-мягкую перину твоей кровати,
а ты прижимаешь меня к себе, гладишь, шепчешь «ну, всё, моя девочка, всё. успокойся, хватит».
и мне сразу становится так блаженно и хорошо.
***
но я просыпаюсь в холодном немом поту, зимний холод по телу бегает и скользит,
как змея, — я просыпаюсь, молюсь в бреду… успокойся, она простит, успокойся, спи…
и мне так страшно, такая страшная темнота, какие-то тени шепчут, кричат в ночи…
«ты так и останешься, детка, совсем одна, одна, одна, одна…» и в горле уже горчит.
включите свет! умоляю, включите свет! а в ответ только это долгое «ты одна…»
здесь где-то валялась парочка сигарет.. здесь где-то в бутылке было чуть-чуть вина..
и я твержу у зеркала: «всё хорошо, потрясающе хорошо.. оставьте в покое!» и пробивает дрожь.
а голос окутывает, как тьма, как кромешный шёлк: «ты врёшь себе, детка, врёшь себе, детка, врёшь…»
и мне хочется бросить вёе, куда-нибудь убежать, отогнать эти мысли, скрыться в лесах, в тайге,
в горах, в пустыне, где-нибудь в камышах, стереть всё начисто во взорвавшейся голове.
откуда-то из самых старых больных глубин приходит, видимо, этот животных страх,
что так одна и останусь тут до седин, что никто не будет носить меня на руках.
***
но снова лишь сон — я медленно босиком, а внутри всё сжимается, путается, горчит.. я выпиваю холодный виски одним глотком и прячу в долгий ящик свои ключи, сажусь у окна, укутываюсь в халат, выключаю свет, мобильник и монитор и понимаю, что нужен, видимо, целибат. остальное никак не видится мне — в упор. целибат, духовность, Лавра или Тибет — единственно верное-правильное решенье: я за такое количество долгих лет не смогла построить даже подобие отношений. и дело, в общем, не в возрасте и не в том, что «пока не время», «это придёт попозже». просто, играя в жизненное лото, я проигралась до нитки — и нету больше средств, чтобы ставить опять и опять на кон. горбатого исправит только одна могила. дело, наверное, по сути всего лишь в том, что меня такую никто полюбить не в силах. и я никого не виню: так уж тут сложилось, такой вот меня придумали. что поделать? разные недостатки бывают в пределах мира: у кого-то ум, у кого-то неладно тело.. а у меня вот такая выдалась незадача: никто полюбить надолго и преданно не решится. здесь не зависит от старания и удачи, а это значит осталось жить дальше, с этим уже смирившись.
может, когда-нибудь кто-нибудь почувствует и поймёт, разгадает этот сложный нелепый алмазный ребус и растопит, наконец-то, тяжеёлый индиго лёд — подарит мне крылья, забрав меня прямо в небо.
только верить в «кого-то» сил уже просто нет. дотянуть бы хотя до солнышка — до весны. поэтому и пачки пустые от сигарет. а грустные сказки, наверное, тоже нужны..
***
Ноет, провоцирует что-то тоску и слепую боль,
воспоминания, слёзы, крики, хрипящий вой..
Значит рано пока умирать — ты ещё живой,
значит будет тебе и спасение и любовь.