Бреду с душою неприкаянной
по этой улочке без дна.
На улице Тахтамукаевской –
такая нынче тишина!
Какое прошлое искомое
проступит будто в щель вода…
Навстречу лица незнакомые –
я их не видел никогда.
Но вот булыжник под подошвами
под нос бормочет ерунду,
и сердце, на ветру продрогшее,
опять споткнётся о звезду
над этой старицею милою,
где миновавшие лета
проступят с первобытной силою
в трехмерной плоскости холста.
Тех лет вишнёвые кварталы
вновь говорливы и картавы.
И отчим, квёлый от вина,
уснёт, щекой уткнувшись в руку,
и мать, прекрасна и юна,
прильнёт, предчувствуя разлуку.
Я отстраняюсь – мол, чего,
телячьи нежности откуда! –
но нечто в толще моего
сознанья – ожидает чуда.
А чуда нет, но есть земля,
вокруг лежащая тревожно,
где лист роняют тополя,
в печи сожжённые безбожно.
И чей-то оклик в сентябре,
который разобрать ты тщишься,
и есть калитка во дворе,
куда уже не постучишься.
29 октября 2002