(личные воспоминания)
Пусть шумит бульвар центральный за моим окном,
Вижу суету сует – душа моя устала.
Вот уже недели две мне слышится одно:
Стук колес, гудки и грохот старого вокзала.
Видно болен я дорогой – излечусь едва ль, –
Я меняю улицы, не найдя причала.
Как пальто, что носит школьник кряду года два,
Мал и тесным стал мне город: в нём мне места мало.
Говорил один знакомый: «Я – не «экстремал».
И зачем лезть в горы людям – хорошо ведь дома.
Только тесным стал мне город; тесен мне и мал,
И однажды ухожу я, кем-то в даль ведомый.
Не сердитесь, милые, ведет меня судьба,
Лучше помолитесь Богу и благословите.
Под лежачий камень, видно, не течет вода,
Вы меня седым и старым видеть не спешите.
И пока несет куда-то мой велосипед
Я кручу его педали, юность вспоминая.
Пробегают мимо годы, много-много лет,
Из которых моя память что-то выбирает.
***
Кандалакша, Мурманск, Питер – «дембельский» вагон;
Море, остров, Заполярье, грохот вертолёта;
Бескозырка и тельняшка, голубой пагон –
«Эс» и «Эф» – обозначенье Северного флота.
Там на острове, который Гитлер взять не смог,
Принял я вполне серьёзно Родине Присягу.
После первых стрельб попал я в «Боевой листок»,
Потому что «однокашник» дал немного маху.
«Восемь, девять, десять, десять…. Славно отстрелял», -
Командир меня похлопал по моим пагонам,
И в «Листок» я боевой заслуженно попал,
Хоть в мишени дырок было больше, чем патронов.
Мы «царапались» по скалам из последних сил,
Одевались-раздевались кряду раз двенадцать.
И мгновенья наступали – белый свет не мил:
Мы бежали, задыхаясь: «Строем, строем, братцы!».
И не все благополучно прожили тот день,
По научному который мы зовём – полярным.
И один из нас, когда уже «в кольцо» свернул ремень,
За минуту до отбоя потерял сознанье.
Позже был он комиссован – жизнь ему спасли –
Тишину тогда нарушил грохот вертолёта.
Меньше часа лёта было до «большой земли»,
Он к нам так и не вернулся из того полёта.
В море! С воздуха – торпеды, не касаясь дна,
На «охоту» вылетаем мы за субмариной.
Это лишь учения, но часто в гости к нам
Заходил незваный гость – сосед наш по Хибинам.
Вертолёт, случалось, падал – хрупки небеса,
И торпеда боевая, как-то загоралась.
А мы пели о погонах, что под цвет глазам
Девушки, что на вокзале с парнем попрощалась.
Кандалакша, Мурманск, Питер – «дембельский» вагон;
Море, остров, Заполярье, грохот вертолёта;
Бескозырка и тельняшка, голубой пагон –
«Эс» и «Эф» – обозначенье Северного флота.
***
Годы мчатся. Мы одеты в тёплые дома.
Но случается, что ночью я во сне летаю.
Йозас, друг! Колян. Серёга… Я ж не «экстремал»,
Но куда душа несётся, я и сам не знаю.
Отгудели вертолёты… Друг-велосипед
Понесёт меня сквозь ночи в дальнюю дорогу.
Ночь и лето. Мост… Охрана.: «Стой! Проезда нет!»
Но начальник что-то понял и шепнул мне: «С Богом!»
А когда загнал, как лошадь, свой велосипед,
Совершив «мортале-сальто» в тишине рассвета,
Подняли меня ребята: «Не сломался? Нет?»
И сказали: «Возвращаться – скверная примета».
Оттащили мою «лошадь»: «Заберёшь потом»,
Дали денег на дорогу в Киев – всё отлично!
Проскользнул квартал столичный и нырнул в метро,
И ещё часа четыре трясся в электричке.
Для кого-то – захолустье. Для меня же – Русь:
Здравствуй Ольга; внук Владимир Крест Господний держит.
Здравствуй город древнерусский. Здравствуй, речка Уж.
Здравствуй ЖИТО – МИР безбрежный, дух сосновый свежий!
Древний город – Искоростень, между скал – река.
У реки, не доезжая, станция «Древлянка».
И когда к душе уставшей подползёт тоска,
Выхожу я из вагона на твердь полустанка.
И когда луна со мною делит яркий свет,
Я легко шагаю полем, юность вспоминая.
Эх Володя, Валентин – назад дороги нет;
Я вполне своих усилий тщетность понимаю.
Годы детские – как небыль. Так предрешено.
Тот огонь, что над рекою, нам казался вечным.
Даже игры наши были – всем врагам назло –
Мы цеплялись за вагоны в смелости беспечной.
Нам науку преподали – Родину любить,
Но тогда всем нам казалось, что жить будем вечно.
И в уверенности этой оставляли жизнь
Многие мои друзья той юности беспечной.
А тогда мы все цеплялись за «товарняки»,
И когда состав прилично делал обороты,
Мы, скрывая страх незваный, делали прыжки.
Так впервые состоялись для меня полёты…
И художник-память пишет будто ПикассО.
Темноты экран. Я – словно в кинозале.
Образ нашей юности так жив и невесом:
Путь ночной на мотоциклах: Вова, я и Валик…
Тьму ночную рассекали светом своих фар,
Глупо всё, конечно, если рассуждать сегодня.
Только кто судить возьмётся какой возраст прав?
Были живы все мы трое… Да уж нет Володи…
Дальше я иду полями, уток разбудив,
В небольшом и спрятанном болотце задремавших,
Я по-прежнему уверен, что князь Игорь жив,
На коне верхом, в кольчуге издали мне машет.