Ольге Денисовой
Ты знаешь, каково это рождаться одному,
Черепашонок.
Целый день выкарабкиваться из скорлупы,
Еще в дремоте,
И остаться распластанным на земле,
Едва живым.
Крохотное, не вполне ожившее зернышко.
Приоткрыть клювик-ротик, который, кажется, не откроется
никогда,
Как железную дверцу,
Оторвать его верхнюю створку от нижней
И вытянуть кожистую шейку, чтобы куснуть
Первую таинственную травинку,
И всё в одиночку,
Сверкая крохотным глазом,
Медля во всём.
Откусить, сделать свой первый глоток
И отправиться в медленный одинокий путь.
Твой черный блестящий маленький глаз,
Капелька пришедшей в движение тьмы,
Под медленным твоим веком, дитя,
Сверкает упрямо.
Кто-нибудь слыхал, как ты жалуешься?
Ты вытягиваешь головку из окружающих ее складок
И начинаешь на своих четырехпалых лапках
Медленно продвигаться вперед.
Куда же ты, птенчик?
Ты болтаешь ножками, словно младенец,
Только ты, хоть и медленно, но сдвигаешься к цели,
Чего младенец не может.
Касание солнца взволновало тебя,
Старинный холод, сокрытый в тебе, отозвался,
И ты внезапно зевнул,
Раскрыв свой клювообразный рот, широкий, как готовые
к работе клещи,
Показав красный язык и тонкие жесткие десны,
И вновь наружу, словно угловатый обломок скалы,
Твое лицо, черепашонок.
Изумляешься ли ты миру, когда голова твоя поворачивается
в складках шеи
И глаза смотрят сдержанно и ярко,
Или на тебя опять опускается сон,
Не-жизнь?
Тебе так трудно не спать.
Способен ли ты изумляться?
Или это просто неодолимая воля и гордость первой жизни
Смотрит вокруг
И медлительно противопоставляет себя инерции,
Кажущейся непобедимой?
Бескрайнее неживое
И острое сверкание крошечных глаз
Как вызов.
Ах, птенчик под панцирем,
Огромно то неживое, через которое тебе плыть,
Инерция его бесконечна.
Маленький Улисс,
Существо не больше моего ногтя,
Ты бросаешь вызов, первопроходец,
В добрый путь!
Всё будущее живое на твоих плечах.
Вперед же, маленький титан, прикрытый щитом!
Давящая, тысячекратно сильнее тебя,
Неживая вселенная
И ты, медленно движущийся сквозь нее, один.
Сколько жизни в этом твоем странствии под тревожным солнцем,
Отважный ничтожный атом,
Вдруг заторопившийся вперед на своих лапках!
Безголосый птенец,
С головкой, выступающей из складок,
В медленной значимости долгих пауз,
Один, не знающий о своем одиночестве,
И поэтому стократно одинокий,
В медленной страсти ты несешь сквозь беспамятные века
Свой круглый домик, свой центр в хаосе мира.
Мимо земли в садах,
По краю всех вещей,
Крохотный птенчик,
Странник
С хвостиком, загнутым в одну сторону,
Похожий на джентльмена в длиннополом сюртуке,
Ты несешь жизнь на своих плечах,
Первопроходец.
Baby Tortoise
You know what it is to be born alone,
Baby tortoise!
The first day to heave your feet little by little from
the shell,
Not yet awake,
And remain lapsed on earth,
Not quite alive.
A tiny, fragile, half-animate bean.
To open your tiny beak-mouth, that looks as if it would
never open
Like some iron door;
To lift the upper hawk-beak from the lower base
And reach your skinny neck
And take your first bite at some dim bit of herbage,
Alone, small insect,
Tiny bright-eye,
Slow one.
To take your first solitary bite
And move on your slow, solitary hunt.
Your bright, dark little eye,
Your eye of a dark disturbed night,
Under its slow lid, tiny baby tortoise,
So indomitable.
No one ever heard you complain.
You draw your head forward, slowly, from your little
wimple
And set forward, slow-dragging, on your four-pinned toes,
Rowing slowly forward.
Wither away, small bird?
Rather like a baby working its limbs,
Except that you make slow, ageless progress
And a baby makes none.
The touch of sun excites you,
And the long ages, and the lingering chill
Make you pause to yawn,
Opening your impervious mouth,
Suddenly beak-shaped, and very wide, like some suddenly
gaping pincers;
Soft red tongue, and hard thin gums,
Then close the wedge of your little mountain front,
Your face, baby tortoise.
Do you wonder at the world, as slowly you turn your head
in its wimple
And look with laconic, black eyes?
Or is sleep coming over you again,
The non-life?
You are so hard to wake.
Are you able to wonder?
Or is it just your indomitable will and pride of the
first life
Looking round
And slowly pitching itself against the inertia
Which had seemed invincible?
The vast inanimate,
And the fine brilliance of your so tiny eye,
Challenger.
Nay, tiny shell-bird.
What a huge vast inanimate it is, that you must row
against,
What an incalculable inertia.
Challenger,
Little Ulysses, fore-runner,
No bigger than my thumb-nail,
Buon viaggio.
All animate creation on your shoulder,
Set forth, little Titan, under your battle-shield.
The ponderous, preponderate,
Inanimate universe;
And you are slowly moving, pioneer, you alone.
How vivid your travelling seems now, in the troubled
sunshine,
Stoic, Ulyssean atom;
Suddenly hasty, reckless, on high toes.
Voiceless little bird,
Resting your head half out of your wimple
In the slow dignity of your eternal pause.
Alone, with no sense of being alone,
And hence six times more solitary;
Fulfilled of the slow passion of pitching through
immemorial ages
Your little round house in the midst of chaos.
Over the garden earth,
Small bird,
Over the edge of all things.
Traveller,
With your tail tucked a little on one side
Like a gentleman in a long-skirted coat.
All life carried on your shoulder,
Invincible fore-runner.