Когда 28 лет назад...
Боже мой, какой я старый! Помню такие вещи!
А ещё помню, как милиционеры в метро по одному ходили – никого не взрывали – потом по два, потом по три, а сейчас по пять и с ротвейлером, и взрывают. Что-то серьёзное назревает, и у нас сейчас, как перед революцией 1917 года, появляется много хороших поэтов. А те, которые раньше уехали, возвращаются или подумывают об этом, или просто в гости...
Когда уже более четверти века назад в издательстве «Молодая гвардия» вышла тонюсенькая книжечка под названием «Первый бал», это стало событием в литературной жизни Москвы. Редкий случай. Автор-то не известен и всего 21 года отроду. Выходили книги других авторов, друзья мои издавались, моя книжка вышла – никакого события. А Катю Горбовскую сразу заметили и запомнили. На что уж я, ничего по памяти не могу воспроизвести и то запомнил про лифт.
Медленно ползёт
Лифт вдоль этажей.
Как же мне везет
На чужих мужей!
Прислонясь к стене,
Я кусаю рот,
Потому что мне
- Вообще везет.
Сопроводиловку ей писал Евгений Винокуров. Отмечал «уверенность, с которой она берется за сложные этические проблемы (так раньше всем писали), своеобразие художественного почерка (так тоже всем) и внутреннюю независимость от поэтических влияний (а вот так не всем!), что обещает обретение в литературе своего особого пути.
Свой собственный путь Катя обрела с первых коротеньких стишков. И хотя Винокуров поосторожничал предсказывать ей будущее, отметил все же её умение вызвать улыбку одной лишь разговорной интонацией, бытовой, метко подсмотренной деталью. Модуляции ее голоса так естественны, что сама эта естественность уже есть поэзия, признал он.
Книжка вышла, нашумела, а самой Кати нет. Может, и была, я же не знаю, но пропала. Так и не увидел. А очень хотелось. Куда девушка делась? Да и была ли она? Какая-то мистическая Катя.
- Как же, знаю, - сказал Коля Оболонский, - дочка Глеба Горбовского.
Глеб Горбовский замечательный поэт, человек с яркой интересной биографией. Мы его песенки ещё в детстве под гитару пели: «Сижу на нарах, как король на именинах», «Когда фонарики качаются ночные». Их все знают. Но сейчас он такие не пишет. Сейчас он мэтр, лауреат и т.д. И, наверное, было бы естественно, что у такого поэта и дочка талантливая. И я тоже сначала так думал, оказалось, нет, уже хотя бы потому, что по батюшке Катя Александровна. А батюшка у неё, как выяснилось, востоковед, переводил Тагора с бенгали, писал научно-фантастические рассказы, но стихов, вроде, не писал.
И вот тонюсенькой книжкой зачитываются, а Кати нет!
Я почему-то представлял её маленькой пышкой, немного смешной тёпой-дурнушкой, которой самой неловко за свою полноту. Почему? Может, причиной этот стишок?
Я боюсь утечки газа,
Я боюсь дурного глаза,
Я боюсь, что кто-то скажет,
Что мне надо похудеть.
Я боюсь войны с Китаем,
Слов "мы всё про вас узнаем"
И того, что я без слуха,
А меня попросят спеть.
Совсем другая поэзия вдруг объявилась рядом с нами в тот далёкий год. Сама структура поэтического материала была иной и близкой. Никаких комсомольских строек, подвигов, свершений, боевой и трудовой славы. Ни трескучей заботы о Родине, ни угрюмого раздумья о её судьбе и исторических путях. Ни критики, ни дифирамбов в адрес власти, будто её и вовсе нет. Просто взаимоотношения женщины и мужчины. Но не переформатированные копии множества предыдущих образцов, а живые. И юмор высшего качества – с хитринкой и грустинкой.
В каждом крохотном стишке монологи, диалоги, многоцветье наших желаний, сомнений, многообразие характеров, интонаций. Огромный диапазон эмоций и ощущений от наивных девчачьих фантазий школьницы до изощренных хитростей опытной стервы.
А ты сегодня мне приснился
В чудесном разноцветном сне,
Ты из тумана появился
Верхом на розовом коне.
Была луна, и месяц тоже,
И доносилось пенье флейт...
И я подумала: "О боже,
А что б сказал об этом Фрейд!"
Звонок в дверь. Кто там? Это я Катя! Открываете, а там совсем другая девушка.
Ты не ждал? А я пришла.
Здравствуй, милый, как дела?
Ты совсем уже не тот.
Как ты прожил этот год?
Да, любимый, в самом деле
Ровно год и две недели...
Я соскучилась, родной...
Познакомь меня с женой.
А вот характер ясный, активный, целеустремлённый. Правильный!
Вы зачем-то куда-то пропали.
Я зачем-то сошла с ума:
Я всем вру, что вы мне прислали
В прошлом месяце два письма... -
Это трудно сказать словами -
Позовите меня - я с вами
На край света пойду, - а там уж
Вы возьмите меня замуж.
И совсем другая женщина – ой, не хорошая! – плетёт коварную сеть – отбивает, зараза, мужика, привораживает:
В темноте ключами звякая,
Я тебе открою дверь.
Про меня болтают всякое -
Ты не слушай и не верь.
Золотой ты мой, рубиновый,
Позабудь свои дела,
Я наливочки рябиновой
Нам обоим налила.
Ты грустишь? А я - нисколечко.
Ты спешишь. А я - ничуть.
Про свою невесту Олечку
Даже думать позабудь.
И даже в шести строчках огромный диапазон настроений.
Погода такая, что хочется сдохнуть.
А водка такая,
Что хочется жить,
И встретить мужчину,
И, тронув за локоть,
Сказать: «Кучерявый, давайте дружить!»
И вот мы сидим, ждём, а её нет.
Лёша Ефимов уже закончил настройку звукоусиления.
Справа на треноге установили одну видеокамеру, слева начали устанавливать другую. Катя редкость в наших краях. Она уже давно живёт в Лондоне, и все хотят её запечатлеть – готовят свои видеокамеры, фотоаппараты, мобильники. А зал уже полон.
Володя Вишневский появился. Сразу в первый ряд к VIP местам. Правильно! Оттуда деловито осмотрел зал.
- Ну, что, - говорит, - народу много, можем начинать...
- Да начать-то мы можем, - Лёша задумчиво отвечает. – Поэтов много. Только вот Кати нет.
Придет ли она вообще, думаю недовольно.
Народ надеется. Ждет терпеливо.
Вдруг Лёша выходит на середину сцены, помялся – ну, думаю, сейчас объявит, что Катя не явится – зря только ехал, время потерял! – а он и говорит:
- Друзья, Катя просила не фотографировать. Она относится к этому очень щепетильно и, если увидит...
Вобщем, просьба – убрать всю вашу умную аппаратуру: фото, видео, мобильники. И попросила не аплодировать во время чтения.
Во как!
Более четверти века мы ждали свою любимицу – сказали, что последний раз Катя выступала в России в 1983 году – и на тебе – не фотографировать! Растолстела, наверное, думаю, стесняется. А чего стесняться, мы же все равно её любим, какая есть! Свои же!
И вот она появилась!
Какая там тёпа! Какая пышка!
Такая цаца, я вам скажу! Ой-ой-ой! Хоть сейчас в балет отдавай! Тонкая, стройная. Прямые волосы, модные очки, почти незаметные на лице. Черная блузка в крупный белый горошек, черный шарфик, накидка, - всё легкое изящное. Черные капри и короткие черные сапожки. И вся она такая-растакая. И кольца на руках посверкивают, и толстый черный браслет поблескивает. А рядом Лёша. Он раньше, как стихи читать, в костюме с галстуком выходил, а последние годы опростился, и сейчас – в клетчатой голубой рубахе навыпуск и с пузом. И все мы сидим такие простые. И я тоже, без галстука в клетчатой рубахе, но пока без пуза.
Лёша тут же бросился налаживать софит. А Катя вежливо, но строго повторила просьбу – не фотографировать – строго посмотрела на Лёшу. А у него там что-то не получается. Катя подождала секунду и так строго ему:
- Лёша, хватит суетиться!
- Да я свет хотел!.. – он ей виновато.
- Не надо мне света!
Я сама свет! – это кто-то из зала, по-моему. Или уже началось?
Место такое! Катя-то не знает и не видит, а у неё за спиной глазки желтовато-зеленоватые из шкафа светятся. Это Бегемот собственным портретом прикидывается, а уши навострил, хитрая морда. Вполне может что-нибудь отчебучить! Он, правда, не всегда активизируется. Как-то смотрю – не сверкают глазки, просто черное пятно за стеклом – стихи, правда, нудные в тот день читали. Пододвинулся поближе – а он спит скотина толстомордая!
Катя начала читать стихи из своей новой книги, и вдруг всё это звукоусилёние, которое Лёша так старательно налаживал, как завопит:
- И-и-и-и-и-и-и-и-и-бля!
Даже уши заложило.
Катя строго посмотрела на Лёшу, а он руками разводит, оправдывается виновато:
- Это не я! Это место такое.
Поскольку я в совершенстве владею котским языком, пришлось вмешаться:
- Бегемот, - шиплю ему, чтоб другие не слышали, - имей совесть, скотина лохматая! Дай Катю послушать! Потом на ком-нибудь отыграешься! Какая тебе разница!
Угомонился. Глазки-коляски в щелочки превратились, тоже решил Катю послушать.
Город готики и статики,
Кирхи с крепкими дверьми,
Оловянные солдатики
С деревянными ****ьми,
Кружевные занавески
И скатёрка на столе,
Никому не интересно,
Есть ли правда на земле...
Вдруг прерывает чтение и вежливо, но строго говорит:
- Я хочу ещё раз очень мягко и скромно повторить свою просьбу. Надеюсь, сюда пришли люди, которые относятся ко мне с уважением и прислушаются.
- А что такое, что такое?! – все заозирались.
- Новый человек пришел, у него камера на груди.
- Это Елин, подсказали.
- Господин Елин, - Катя говорит.
- Я знаю, знаю! – заторопился мужик. – Ваша Светлость! Я не Вас фотографировать, я – Вишневского хотел!
Ну, думаю, сейчас она ему так вежливо по-английски, ка-ак врежет! И Вишневского, мол, не сметь на моём вечере!
Хорошо Валера Лобанов вовремя отреагировал:
- Его уже фотографировали, - сказал внятно и отчетливо.
И всё! Не разрешили! Нечего тут!
Раз Катю нельзя, значит, и никого не надо!
И Катя продолжила:
Я же не просто по дому хожу —
Я же с ума потихоньку схожу,
Я же по тонкому-тонкому льду
На Вашем коротком иду поводу.
Ни звука, ни света, Вы — там, а я — здесь —
Меня как бы нету, а Вы как бы есть.
И сколько веревочке этой ни виться —
Кому-то придется на ней удавиться.
Хорошо еще против аплодисментов не стала возражать. Ну, не смог народ удержаться! Любим мы её стихи! Разрешила похлопать.
Мы слушали внимательно, ловили каждое слово, и мне вдруг показалось, что в новых Катиных стихах появилась некая царапающая жесткость, суховатая ломкость. Пара случаев использования обсценной лексики вызвали ощущение недостаточной обоснованности. А в замечательном стихотворении, давшем название новой книге, я уловил некую растерянность. Вреден все-таки русскому поэту воздух свободы.
Нашептала речка берегу
Удивительные сны:
Про далёкую Америку
И страну, где есть слоны.
Говорила речка берегу:
«Я впадаю в океан,
Я увижу ту Америку
И слонов, и обезьян…»
Говорила речка берегу:
«Я на негров погляжу…»
Обещала речка берегу:
«Я вернусь и расскажу…»
И вроде бы уже все, и заканчивать пора...
А заключительного аккорда не получается.
Как дипломатично сказал Володя Вишневский, мы остались не-до-у-дов-лет-во-рён-ны-ми. Прошу прощения, я такое слово могу только по слогам.
Володя вскочил со своего VIP места и стал са-мо-до-у-дов-лет-во-рять-ся и нас до-у-дов-лет-во-рять. Прочел про лифт, про сурка. Он бы и всю ту книжку тоненькую процитировал наизусть – талантливый человек! Но скромный – предоставил слово Кате. Упросили её всё же почитать из раннего.
С удовольствием послушали «Танец маленьких лебедей».
А мне вдруг показалось, что на пути длинною в четверть века от Кати к Екатерине наша любимица, пожалуй, больше потеряла, чем обрела.
Может, британская поэтическая почва сильно истощена за несколько веков разными шекспирами, байронами, шелли, бернсами, кольриджами, доннами, блейками, йейтсами, китсами, мильтонами, теннисонами, уайльдами, киплингами, вордсвортами...
Как много все-таки англичан вошли в мировую сокровищницу поэзии! А нашего Пушкина, говорят, только у нас да в Эфиопии ценят.
Или не в этом дело?
Слухи доходят, что по жизни у Екатерины Александровны, слава богу, всё в порядке. Муж музыкант, дочка Лиза тоже. Скрипачка. Может слишком хорошо ей там живется в этом Лондоне? Туда же со всего света люди бегут за хорошей жизнью! А поэзия от хорошей жизни страдает! А я и поэзию люблю и Катю. И переживаю за них.
И вот сижу я тут и думаю, как бы это любимице нашей жизнь подпортить, чтобы стихи улучшить! Слегка подкорректировать творческий путь. Так вот ночью подкрасться и на дверях её дома написать: «Катька – дура!». Пусть попсихует! А потом розы в садике обломать, клубнику оборвать и траву на газоне вытоптать. Пусть попрыгает! А для полноты эффекта большими революционными буквами по фасаду её дома вывести: «Сбросим Катьку с парохода поэзии!». И подписаться – А. Пушкин.
Но Лондон далеко. А денег мне никто на эту командировку не даст. Как быть?
А www для чего придумали?!
Итак. Вот вам, Ваша Светлость, моё послание!
И называется оно...
Смотри выше!