Пред временем и расстоянием
мы все испытываем робость.
Меж ними противостояние;
Ось бесконечности, как пропасть.
Боимся мы конца панически
и Времени шального ветра.
И, если следовать метрической,
То наша жизнь - не больше метра.
.........................................
Старик в вагоне электрички
прошёл с ней адский километр...
Два пальца жёлтых, по привычке,
Держали "Приму" в сантиметр.
Скрипели тормоза в протесте
на полустанке том. И, вскоре,
Как в сорок первом, там, под Брестом,
В вагон ввалилась эта свора...
К морали рвёмся мы вершинам,
Но тут молчок, когда их лидер
с огромным гребнем петушиным,
кричал в истерике: "Хайль Гитлер!".
На весь вагон подонки ржали,
Им так хотелось бы оваций.
Сухие пальцы "Приму" сжали,
Кулак костлявый стал сжиматься...
Им наотмАшь бы, да неловко;
А так хотелось бы отвесить...
На нём видна татуировка -
- Число "пять тысяч двести десять".
Сухую руку зазнобило,
В злом танце заплясала метка.
Он вспомнил, как всё это было...
И спрятал руку в китель ветхий.
Закрылись веки, скулы сжались,
И дед увидел и опешил,
Как ангелы к печам спускались.
И Бог признался, ...что был грешен.
Господь в видении был в горе;
Построил он, вручив "билеты",
В затылок, лентой, в крематорий
не Праведных, а свору эту.
Господь, прости юнцов наивных!
Ведь, что творят, не знают, черти!
Но поздно... Гребень петушиный
из ряда в печь. А там - на вЕртел...
Он на коленях выл, стеная,
В ответ ему и пёстрой свите:
"Не спорьте - нация другая.
Извольте в печку. Проходите...
Стенайте, право. В корень зрите!
Кричите громче: "Гитлер! Сталин!"
Вам в Ад? Ну что же - проходите.
Мы рядом будем и похвалим".
.............................................
В Москву летела электричка,
Под рельсами утюжа щебень.
Погас окурок. Чиркнув спичкой,
Дед, сквозь огонь, смотрел на гребень...