Город помнится мне серым,
Серым был его базар.
Поствоенный дух аферы.
Делирический угар.
Парни, серые от пыли,
Норовились воровать.
И родители там были,
И пытались торговать.
Им обчистили карманы,
А добычу всю - в притон.
В нём блатные меломаны
Завели свой патефон.
Я бежал на звук зигзагом,
Но замедлил до ступы,
Чтобы выйти робким шагом
В круг беснующей толпы.
Там мужик в кальсонах серых,
В пояс голый и босой,
Шульца старого не в меру
Бил бессмысленной рукой.
Тот же с мирными руками,
В позе скорбной и седой
Неподвижен - он веками
Сжился с собственной бедой.
С ним куражилась утроба,
Воя матерный резон.
Закипела пеной злоба!
Закопытила газон!
И удар настиг еврея:
"Жид пархатый, получай!"
"Жид" упал, лицом серея,
Соломона стих шепча.
Пьянь, размазывая сопли, -
Ручеёк из-под кальсон
Испускал; на фоне воплей
В патефоне пел шансон.
А толпа, как труп червивый.
На газоне, как живой,
"Жид", взирающий на диво
Светло-мудрой головой.
1991г.