ПОВЕСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ТЕНЬ ПРОШЛОГО
МОНАХ
Вот и она: <Бежало время,
Все годы – годы-близнецы,
Всё в ту же землю то же семя
Бросали деды и отцы.
По новым руслам и порогам
Из года в год текла вода
И пастухи по новым склонам
Водили тучные стада.
Жизнь протекала от начала
И до конца, как Бог велел,
И ничего не предвещало
Ни страшных бед, ни перемен.
И вот однажды снова чудо
Произошло уже в горах,
А не в пустыне: ниоткуда
Там появился вдруг монах.
Страной тогда отец мой правил,
К нему его и привели,
Тогда мы даже и представить,
Что он несёт нам, не могли.
Учтиво-вежливым поклоном
Монах приветствовал отца
И передав ему корону,
Сказал, что в качестве гонца
Его, визиря, с ценным даром
Сюда, в неведомую даль,
Прислал, чтоб князю передал он
Корону предков, старый царь.
К его большому сожаленью,
А государству на беду,
Бог предавал его забвенью,
Лишив наследников в роду.
За что Господь его отметил
Сурово так, не ведал он
И горевал, но перед смертью
Ему приснился вещий сон.
Он известил, что нет проклятья
И род их древний не угас.
Поведал тайное заклятье
И нужный день, и нужный час,
Когда владенья горных духов,
Куда не может залететь,
Не сгинув, и простая муха,
Он может просто одолеть;
Но посетить долину предков
Сам царь не мог, уже лежал,
И, как случается нередко,
Его, визиря, в путь послал.
Под видом скромного монаха,
Визирь когда-то им и был,
Исполнил волю он монарха,
Но, к сожалению, забыл
Заклятье, коим он дорогу
Обратно должен был открыть,
И князя, поминая Бога,
Просил на время приютить.
Отец мой, князь Эней, поверив,
Его не только приютил,
А во дворце раскрыл все двери,
Его как друга полюбил
И доверялся чрезвычайно,
Ведь камень в княжеском венце,
Который сохранял он в тайне,
В старинном золотом ларце,
Когда-то был в короне царской,
Что передал ему монах.
Все эти камни, волей старца,
В короне о семи зубцах
Служили первому владельцу,
Как меч, что край их охранял,
И с тайной храма по наследству
Передавались сыновьям.
ГИБЕЛЬ ВЛАДЫКИ
Тогда я был уже не молод,
Но и не стар, всё понимал,
Любил отца, но странный холод
Меня внезапно пробирал,
Когда монаха взгляд случайно
Я на отце своём ловил, –
Холодный, жёсткий, – изначально
Он зло какое-то таил.
И потому не покидало
Меня предчувствие беды,
Но в разговорах с ним нимало
Я не испытывал вражды.
Он был умён, отменно вежлив,
Но не угодлив, много знал,
С ответом на вопрос не медлил
И знаний нужных не скрывал.
То, что визирь наш злобный гений,
Я и не мыслил ожидать,
И всё же странных подозрений
Не мог я просто отогнать.
Как скоро начали сбываться
Мои предчувствия беды,
С годами стало забываться.
И много ль утекло воды
С тех самых пор уже неважно,
Прошло полгода или год,
Как вдруг отец меня однажды
Призвал и показал мне ход,
Ведущий в тайные пещеры,
Где он сокровища хранил.
В одной из них, куда сквозь щели
Свет незаметно проходил,
Часовней, видимо, служившей,
На очень древнем алтаре,
Устроенным в глубокой нише,
Стоял весь в золоте ларец.
Открыв его легко, но гордо,
Отец вдруг страшно побледнел.
<Венец!> – лишь вырвалось из горла
И всё, – он дальше онемел,
Так сильно был обескуражен, –
Один он о пещере знал
И у сокровищницы стражу,
Чтоб тайну скрыть, не выставлял.
Но вход кому-то стал известен,
И странным показалось то,
Что все сокровища на месте,
К ним не притронулся никто,
И лишь венец исчез бесследно.
Отец велел мне сохранить
Пропажу в тайне, но при этом
Велел за входом проследить.
К визирю с новым подозреньем
Я стал присматриваться, но
Он редко выходил из кельи
Сидел в ней тихо и давно,
Хотя подчас и ездил в горы
И пропадал на день, на два, –
Была охота в эту пору, –
И сам-то усидишь едва,
Ускачешь, хоть к жене привязан,
А я женат уж был тогда
И был отчасти ей обязан
Своим сомнениям, она
Его до ужаса боялась, –
Визирь внушал ей жуткий страх, –
И мне твердила постоянно,
Что он колдун, а не монах.
Но тайна так и не раскрылась,
И тут беда с моим отцом,
Как продолжение, случилась:
Слуга с испуганным лицом
На взмыленном коне примчался
И сообщил, что там, в горах,
Князь в пропасть страшную сорвался,
Не удержавшись в стременах.
Что конь его, не склонный к срыву,
Внезапно вихрем поскакал,
Не слушаясь узды, к обрыву,
А на краю так резко встал,
Что князь в седле не удержался.
Когда к отцу спустился я,
Он что-то мне сказать пытался,
Но тут откуда-то змея,
Вдруг появилась, пасть раскрыла,
И не успел я отскочить
И меч достать, как укусила
Она того, кого лечить
И так казалось безнадёжно,
(Отец сломал себе хребет,
Отняв последнюю возможность
Услышать что-нибудь в ответ).
Укус подействовал мгновенно,
Я не успел переспросить,
Как вздрогнул он и постепенно,
Не отвечая мне, затих.
Согласно древнему закону
Теперь страною управлять
Обязан был Хранитель новый,
Его наследник, то есть я, –
Но смерть отца пришла нежданной.
Хотя он был почтенных лет,
И власть мне не была желанной:
Перед людьми держать ответ
Страною всею управляя
По разуменью своему,
Ни знаньями не обладая,
Ни опытом, ведёт к тому,
Что за тебя, твоей рукою
Творить ужасные дела,
Водя как куклою тобою,
Под видом друга, может враг.
Я знал, что он таится рядом,
Но то, что он куда хитрей,
Чем полагал я, показали
События последних дней.
РУКА СУДЬБЫ
Но, слава Богу, опереться
Тогда мне было на кого,
Но выбрал я не друга детства,
И, вероятно, оттого,
Что их я тоже опасался:
В глазах стояла смерть отца, –
В тот час, когда он вниз сорвался,
С ним рядом не было лица
Ему далёкого, чужого,
А только верные друзья, –
И близко подпустить другого
К своим делам боялся я.
И только тихая Камилла,
Моя жена, одна могла
Мне доказать несправедливость,
Что мной допущена была.
Лишь ей я верил безраздельно, –
Всё, тонко чувствуя душой,
Переживая неподдельно,
Она не только мой покой,
Но и покой страны хранила:
Нигде не проливалась кровь, –
В сердца людей она селила
Не зло, не зависть, а любовь.
Одно нам счастье омрачало:
Судьба дала огонь любви,
Но не дала, что обещала –
Её цветов, они росли,
Цвели и восхищали взоры
Других отцов и матерей.
Года без радости и горя
Так пробежали, но злодей
Ничем себя не обнаружил.
Я, было, стал подозревать,
Что, для себя же сделал хуже,
Решив друзьям не доверять.
И тут пришла беда другая,
На край обрушилась чума,
Болезнь, которую не знали, –
О ней не слышали в горах.
Но что-то странное в ней было,
Смерть не косила всех подряд, –
Из жизни чаще уходили
Мои наперсники, друзья,
По крайней мере, половина
Ушла из жизни, в их числе
Смерть унесла мою Камиллу,
Ту, что была дороже всех.
И эта страшная потеря
Сломала всё, – мой интерес
К наукам, к жизни, к людям, к вере
Не притупился, а исчез.
Ни звёзды, ни луна, ни дали,
Ни мир вокруг, ни прелесть дев
Ни ум, ни плоть не волновали,
Ни человек я был, ни лев.
Я жил как призрак, как в тумане
И, если б враг мой захотел,
То мог бы голыми руками
Забрать всё то, что я имел:
Богатство, власть, мою свободу,
Я даже ей не дорожил,
Но скрылся он, как рыба в воду,
Как коршун вдалеке кружил.
И так без жизни, без желаний,
В глухой тоске, в небытие,
В плену былых воспоминаний
Прошло ещё семь долгих лет.
Боль не ушла, но притупилась,
Я чаще стал бывать в горах,
И жажда жизни, что таилась
На дне души, своё брала.
Ретивый конь, азарт погони,
Призыв охотничьих рогов
И воздух сам, помимо воли
Тревожили, будили кровь.
И вот однажды на охоте
Прижатый к скалам снежный барс,
Пуская в ход клыки и когти,
Бесстрашно бросился на нас
С такою яростью и силой,
Что, сбросив всадника с седла,
Через коня перескочил он,
К обрыву бросился стремглав
И, птицею взлетев над краем,
Перескочил его и там
Для всех нас стал недосягаем.
Но как мне передать в словах
Какие чувства испытал я,
Когда увидел на тропе,
Вблизи которой оказался
Опасный разъярённый зверь,
Не просто девушку, а фею, –
Такой мне виделась она. –
Смятенье? Ужас? Восхищенье?
Представить, что девичий стан,
Такой изящный, хрупкий, нежный
Когтями разрывает барс,
И знать, что никакой надежды
Не может дать никто из нас,
До боли разрывало сердце.
Я мог лишь к небесам взывать,
Чтоб зверь её не заприметил
И дальше продолжал бежать.
Но было поздно, острым взглядом
Он ясно видел всё кругом
И в два прыжка был с нею рядом.
И я, не сомневаясь в том,
Что зверь вот-вот её погубит,
Закрыл глаза и, видит Бог,
Не мог смотреть на то, что будет,
Но долго так стоять не мог
И был буквально огорошен,
Открыв их вновь, – ни дать ни взять, –
Не дикий зверь, а несмышлёныш
В испуге прячется за мать.
Она же пальчиком грозила,
Но, взглядом встретившись со мной,
Смутилась вдруг и поспешила
Укрыться с барсом за скалой.
Но это бегство, взгляд смущённый,
Её улыбка, стройный стан,
Порывом ветра обличённый,
И эти дивные глаза,
Глаза испуганной газели,
Вновь разожгли в душе моей
Огонь погасший и сильнее,
Чем он пылал когда-то в ней,
Когда со мной была Камилла.
Я был уже не там, а здесь,
О ней я думал ночью длинной,
А днём искал её везде:
В горах, в долинах, в тёмных рощах,
Но безуспешно. Я забыл,
Что в жизни всё гораздо проще,
Искал я фею, но следы
Нашлись, когда надежда гасла,
И эта стройная газель,
Та девушка со снежным барсом,
Была прекрасная Адель.
Неудивительно, что случай,
А, может, и сама судьба
Столкнула нас на горных кручах,
И этот горный леопард
Обоим нам был послан свыше,
А не случайно свёл, – она
Приёмной дочерью под крышей
Почти отшельника жила.
Ну, кто мог знать, что у Давида,
Телохранителя отца,
Давно пропавшего из виду,
Среди пустынных серых скал,
В уединении невинном
Пятнадцать лет, как дал росток
И незаметно вырос дивный,
Вернее, сказочный цветок.
Семь лет прожив в оцепененье,
Но для любви оживший вновь,
Я был в ужаснейшем сомненье,
Воспримет ли Адель любовь,
Что к ней душа моя питала.
Тогда не мог и думать я,
Что фея то же испытала,
Когда увидела меня.
ТАЙНА МОНАХА
Адель моей женою стала,
И в полной мере оценить,
Как мне её недоставало,
Сумел я в первые же дни. –
Где дня конец и где начало
Я позабыл, – обоих нас
Волнами счастья укачало,
Нам мигом был блаженства час.
Адель и большим одарила:
И у меня расцвёл цветок, –
Им стала дочь моя Эльмира,
И здесь навстречу шёл мне Бог.
Весь мир казался мне счастливым,
Далёко в прошлое ушли
И опасения Камиллы,
И подозрения мои,
Но жизнь не сказочное море,
Не только радости сулит,
И забывать о том не стоит,
Что за спиной твоей стоит.
Моя вина, что так случилось,
Что счастью был недолгий срок
И беды снова навалились,
Но слишком страшным стал урок.
К несчастью, бывшего визиря
Помочь советами в делах
Я сам призвал. О тёмной силе,
Которой обладал монах,
Не знал тогда я, к сожаленью.
Он тихо жил в монастыре
Вдали от мира, и сомнений
Не вызывал уже во мне.
И при дворе себя он скромно,
Невидно и неслышно вёл,
Но в этой маске иллюзорной
Свои паучьи сети плёл.
А я был слеп. Но вот однажды
Жена исчезла из дворца,
Я и подумал, как и каждый,
Что престарелого отца,
Меня притом не беспокоя,
Она решила навестить.
Но мимо стражи из покоев
И невидимке не пройти,
Проникнуть разве, что сквозь двери,
Но, то доступно колдунам,
Факирам, духам или феям,
Она же феей не была.
И потому, уже в тревоге,
Я обходил за залом зал,
Потом и слуг по всем дорогам
Её следы искать послал.
Но были поиски напрасны,
Прошла неделя, месяц, два:
Вестей ни добрых, ни ужасных, –
Как в воду канула она.
Так год прошёл и вот случайно,
Я мимо храма проходил,
Где нас с Аделью обвенчали,
И настоятель предложил
Зайти к нему и пообедать.
Когда зашли мы в монастырь,
Он указал рукой на келью,
В которой прежде жил визирь,
Добавив, что тому не часто,
Но удаётся заглянуть
Сюда на день и здесь прекрасно
Душой от будней отдохнуть.
Дверь запирать не полагалось,
И тут мне захотелось вдруг
Узнать его поближе малость,
Хотя бы как он свой досуг
Проводит в этой скромной келье,
Какие вещи, книги там,
Чем дышит он, но к удивленью
Дверь оказалась заперта.
Не знаю сам, но почему-то
Я не хотел визиря ждать
Не то, что часа, а минуты,
И приказал её взломать.
Предчувствие не обмануло,
Там в полумраке на столе
Меж склянок золото блеснуло,
И это был жены браслет,
А рядом с книгою зловещей
Её платок и, наконец,
В углу, ненужной старой вещью,
Валялся княжеский венец.
Душа от тела оторвалась, –
Вот, что таил проклятый склеп:
Здесь зло из зол от глаз скрывалось,
А я был глух, и я был слеп!
Отец пригрел змею у сердца
А я, глупец, ему под стать:
Подозревая иноземца,
Не мог врага в нём распознать!
ПРЕДАТЕЛЬСТВО
Домой я в бешенстве вернулся,
Чтоб лже-визиря наказать,
Но слишком поздно я очнулся, –
Визиря было не узнать.
Куда девалось благородство,
Благообразность, скромный тон?
Надменность, злоба до юродства,
Присвоив нагло царский трон,
На нём величьем упивалась.
Сначала я оторопел,
Но, быстро гневом распаляясь,
Уже свой меч достать хотел,
Чтоб с этой гадиной покончить
Одним ударом, но, увы!
Друзья и слуги, (враг был зорче),
Уже мне были неверны.
Меня мгновенно повалили,
Ударив сзади, – голова
Поплыла кругом,– и скрутили,
Да так, что мог вздохнуть едва,
Владыке новому в угоду,
Чего и он не ожидал,
Хотя и думал, что породу
Тех, кто предаст, неплохо знал.
И я не тем аршином мерил:
Не враг опасен, страшен друг,
Которому всецело верил,
Кого спасал не раз, не вдруг.
В чужую душу не заглянешь,
Не поразишься, чем он жив,
И от своей-то вдруг отпрянешь,
Увидев, что на дне лежит
И спит как будто, – вдруг проснётся
Своею ли волей, иль чужой,
Кто знает, чем то обернётся,
Что станет с миром и с тобой.
ПРОТИВОСТОЯНИЕ
И вот я в мрачном подземелье
В цепях, прикованный к стене,
Ещё живой. Хотелось верить,
Что скоро смерть придёт ко мне.
Но я жестоко ошибался,
Ни жил я и ни умирал,
Джаффар не просто издевался, –
Со мною в жизнь и смерть играл.
Мой ум то резко обострялся,
То в голове стоял туман
И в мысли кто-то забирался,
Копался, копошился там.
Меня и раздражали звуки,
И оглушала тишина,
Мне сердце разрывали муки
И холод, пустота до дна.
Не знаю, дни, недели, месяц,
А, может, годы протекли,
По мне, так продолжалось вечность.
Однажды, но однажды ли?
Не раз я чувствовал внезапно,
Что в этом склепе не один,
Знакомый шорох слух царапнул, –
Похоже, кто-то в склеп входил.
И смутно в памяти мелькнуло,
Что этот кто-то был не раз,
И даже сердце содрогнулось,
Припомнив взгляд ужасных глаз,
Бесцеремонно лезших в душу
То страшной силой, то змеёй,
Стараясь вытащить наружу
И вырвать тайны у неё.
На этот раз всё было проще,
Мрак понемногу отступал:
Не в свете дня, но в лунной ночи
Передо мной стоял Джаффар.
Как не узнал его я сразу?
Не вышло видно колдовство
И он пришёл проверить разум,
Заставить отступить его.
И всё же, что он добивался?
Что волновало колдуна?
Узнав, едва не рассмеялся,
Попасть хотел он в Древний Храм!
Колдун усердствовал напрасно,
Не вырвать никакой ценой
Ту тайну, ни добром, ни лаской
И уж не силою какой.
Об этом каждый горец слышал
А, зная, не хранил секрет:
Путь в Древний Храм заказан свыше,
К нему для смертных хода нет.
Туда и ангелы, быть может,
О духах зла не говоря,
Лишь только избранные вхожи.
Там, в Храме, Высший Судия
Вершит судьбу богатых, бедных,
Там совершает свой обряд, –
Об этом древние легенды,
По крайней мере, говорят.
Но новоявленный владыка
Не верил в сказки, страшный гнев
В его душе едва не вызвал,
Мой еле сдерживаемый смех.
<Ну, что ж, ты жизнь свою не ценишь>, –
Сказал он, – <больше, пренебрёг
Своей свободой. Не поверишь,
Но я такое приберёг,
Что убедить тебя сумею,
Чтоб тайну Храма ты открыл.
А нет, так стоя на коленях
Молить ты будешь, чтоб лишил
Тебя всего Он в одночасье:
Отнял бы разум, зренье и слух,
А смерти час почтёшь за счастье>, –
Добавил он и, словно дух,
Исчез опять, а в подземелье
Вновь воцарились тишина,
Промозглый мрак и встало время
По злобной воле колдуна.
СВОБОДА
Когда мой глаз уже привычный,
Стал понемногу отличать
Нависший свод от стен обычных,
А уши снова различать
Возню мышей и шепот ветра,
Я вдруг услышал звук шагов
И узкая полоска света
Вдруг поползла под потолком.
Но, к удивлению большому,
Когда раздвинулась стена
И свет разлился по проёму,
Я в посетителе узнал
Приёмного отца Адели.
Как старый, немощный Давид
Мог оказаться в подземелье?
Каким путём сюда проник?
Но друг отца на разговоры
Не тратил время, торопясь
Скорее снять с меня оковы,
И лишь потом сказал мне: <Князь,
Теперь не время и не место
Ни вопрошать, ни отвечать,
Скажу лишь то, что мне известно:
Никто не сможет помешать
Страною править лже-визирю,
Он не монах, а чародей,
Возможно, самый злобный в мире,
Вот почему до лучших дней
Тебе придётся нас покинуть,
Иначе страшная беда
Грозит нам всем, ведь он погибнуть
Тебе без наших мук не даст.
На наше счастье я случайно
Узнал, каким путём он сам
Попал сюда и ход тот тайный
На этот раз поможет нам>.
Закончив эти рассужденья,
Давид почти понёс меня
По лабиринту подземелья,
И вскоре очутился я
С моим уставшим провожатым
Перед решёткою стальной
Другой темницы-каземата,
Такой же тесной и глухой,
Но чуть посуше и светлее.
Старик свой факел погасил
И в полутьме решётки-двери,
Слегка волнуясь, отворил.
И мы вошли. В стене гранитной
Виднелись кольца для цепей,
Одно из них и было хитрым
Ключом невидимых дверей:
Так, отзываясь поворотам
Ключа на каменной стене,
Всё шире с каждым оборотом
В ней образовывалась щель.
Спасенье не было химерой,
За нею был не тёмный лаз,
А освещённая пещера,
Свет не слепил, конечно, глаз,
Но всё ж откуда-то струился,
И тут спаситель мой Давид
Со мною навсегда простился,
Напомнив, что осталось жить
Ему немного в этом мире,
Но умереть хотел бы он
В своём краю, не на чужбине,
Среди чужих долин и гор,
А кроме этого, оставить
Поменьше он хотел следов
И этим колдуна заставить
Не сразу броситься за мной.
И мы расстались. Чуть не плача,
Давид закрыл за мною щель,
Не всё открыв мне, ведь иначе
Я не оставил бы Адель
И уж тем более Эльмиру
В руках злодея колдуна,
Я был уверен, – в лучшем мире
Уже давно моя жена.
Что было дальше, помню смутно,
Одну пещеру за другой
Я проходил, дышалось трудно,
А впереди и за спиной
Стояла тьма, давили своды,
Стесняли стены, духи гор
Манили мнимою свободой,
Но только брали на измор.
Но силы высшие вмешались
В мою судьбу. В один из дней,
Когда все силы иссякали,
Я натолкнулся на ручей,
Журчащий тихо меж камнями.
Тяжёлый день меня сморил
И я прилёг, во сне ли, в яви
Со мной там кто-то говорил.
Очнувшись с головой тяжёлой,
Я из ручья воды испил
И сразу вещий сон припомнил,
И ощутил прибавку сил.
Вокруг и вправду что-то было
Не так, как прежде, тусклый свет
Дорожкой в полутьме постылой
Вел к узкой трещине в стене,
Как вещим сном и обещалось.
Я не сдержал счастливых слёз, –
Стена за трещиной кончалась, –
Я видел свет далёких звёзд!
А дальше было всё, как в сказке:
Ночной, прохладный ветерок,
Сиянье звёзд на небе ясном,
Трава душистая у ног,
Свобода, чувство облегченья, –
Всё будоражило мой ум,
Я весь горел от возбужденья,
Но, успокоившись, к утру
Забылся в сладкой полудрёме,
И только яркие лучи
Не дали нежиться в истоме,
Заставив на ноги вскочить.
Мне нужно было постараться
Уйти подальше и скорей,
Не ровен час и мог дознаться
О бегстве злобный чародей.
Я стал осматривать округу
Но, оглядев, невольно сник,
Пустыня простиралась всюду,
Куда бы взгляд мой не проник.
А позади вздымались горы
Сплошною каменной стеной,
Но никаких следов прохода
Я не увидел за спиной.
Но я был жив и был свободен,
И скоро был уже в пути.
Весь день я шёл, а на исходе
Уже подумывал найти
Себе местечко для ночлега,
И тут капризная судьба,
Устав играть, скрываться, бегать,
Помочь решила мне сама,
Открыв глаза на чью-то тайну.
Не поверни я головы
И взглядом не скользни случайно
По срезу гладкому скалы,
Я никогда бы не заметил
Весьма существенный изъян:
На ней в закатном, алом свете
Ломалась странно тень моя.
Преодолев осколков груду
И подойдя вплотную к ней,
Я к удивленью обнаружил
Почти невидимую щель
Не до конца прикрытой двери,
И стоило её прикрыть,
Как от стены, без этой щели,
Её ничем не отличить.
За дверью, в нише, ближе к входу,
Как говорится, под рукой,
Стоял, готовый для похода,
Прекрасно отдохнувший конь.
Когда на свет его я вывел,
То догадался, кто держал
Его здесь в тайне, это имя
Я часто в гневе поминал,
Томясь в темнице: меч богатый
И тонкой выделки кинжал
Носили при себе когда-то
Отец мой, а затем Джаффар.
Колдун проклятый приторочил
Своё оружие к седлу,
Он где-то рыскал тёмной ночью,
И возвращался поутру.
Возможно, бегство обнаружив,
В пустыне он искал меня,
Ну, что же, пусть его покружит
В бесплодных поисках коня.
А я, по звёздам путь читая,
Всю ночь скакал встречать рассвет
Вдали от этих гор, не зная
Вернусь обратно или нет.
С тех пор по свету и скитаюсь,
Стал независимым купцом,
Здесь Еремеем прозываюсь,
А на земле моих отцов
Я князем Эль-Гареем звался,
Но, может быть, когда-нибудь
Мне вместе с именем удастся
Не царство, родину вернуть>.