Мы не сошли с ума – мы родились весной.
Там, куда падал свет, я целовала тень.
С хохотом жег ковчег парень по кличке Ной;
«Кто говорил «потоп», если вокруг метель?!»
Полно тебе – не хнычь! Что нам с ушедших дней?
Помню, с меня тогда долго сбивали спесь.
Дева Мария тут. Хочешь, иди за ней?
Жаль, не смогу сказать: «Хочешь – останься здесь»
Жаль, я не как она - нечего предложить:
Слишком худа, смугла, волосы как смола.
Ради такой как я сложно хотеть пожить.
Дева вздыхает: «Ты ради него смогла»
Солнце слепит глаза. Больно и так светло.
Скорая, старый врач: «Доченька как спалось?»
«Просто пипец…» А ты плачешь, Целуешь в лоб.
Я, засмущавшись, злюсь «Хватит, ну что ты, брось»
<…>
(Саша Бес, «Мы не сошли с ума»)
Ангел- хранитель! Храни меня в дождь и стужу!
Господи, что абсурдней твоих затей?
Как ты послал охранять наши злые души
Самых наивных, нежных своих детей!
Им, эфемерно чистым, почти крахмальным,
В грязные груды нестиранного белья.
Ангел мой плачет, когда я дышу нормально.
Как же он выживет там, где заплачу я?
(Генчикмахер Марина, «Ангел-хранитель»)
Мне сегодня ночью приснилась кардиограмма
моего сердца на черном кромешном фоне.
«Будет биться, — сказали. — Свозите быстрее в травму!»
Я лежала на залитом кровью немом бетоне.
«Вы с ума сошли?! Какая тут нафиг травма?!
Ее надо резать! Посмотрите: она же ведь еле дышит!»
«Мне нельзя умирать: меня ведь ждет дома мама…
Мне нельзя умирать…» Но никто моих слов не слышит.
«Мне так больно! …» «Спокойно, малышка! Терпи, подруга!»
Скальпель резал бездушно нежно-живую кожу.
Инструменты упали на пол с несносным звуком.
Я начала молиться: «Господи святый Боже…»
Ангел-хранитель плачет: «Девочка моя, Анна,
светлая девочка, я прошу: дыши же! дыши, дыши!
Рано еще, нельзя, но слишком глубокая рана…
Слишком глубокая рана в центре твоей души…»
«Ангел мой, я не знала, что ты у меня такая:
Голубоглазая, белая, светящаяся теплом…
Ну, расскажи мне, как там живется в просторах рая,
прикоснись же ко мне на миг волшебным своим крылом…
Куда же тебе, такой, эфемерно чистой, почти крахмальной,
охранять меня, больную, ходящую по краям?!
Ты же страдаешь, ангел, когда я дышу нормально…
Как же ты выживаешь там, где страдаю я?!
Жаль, что я не как ты — мне нечего предложить:
слишком худа, смугла, волосы как смола…»
Врач безразлично кивает: «Видите: будет жить».
«Доктор… мне нужно… если б я только писать смогла…»
«Напишешь еще. Держись!» Я остаюсь чужой
в этом огромном мире которую жизнь подряд.
Над ухом смеется всласть парень по кличке Ной —
врач нервно кричит: «Быстрей! Давайте! Разряд! … Разряд! …»
«Мамочка, мама, я умираю! Прости, прости!»
Вдруг мамин голос сквозь: «Доченька, как спалось?»
Я просыпаюсь — вижу: мама в своей горсти
держит мою ладонь и гладит копну волос.
«Все нормально, мам. Приснился дурацкий сон».
«Все хорошо, родная. Не бойся — ведь я с тобой!»
«Да, да, поживи еще!» — речи маминой в унисон
улыбается из угла светлый парень по кличке Ной.