Она дарила мне на каждый Новый Год самодельную огромную хлопушку.
Разноцветные конфетти и краски,
вырезанные из старых открыток картинки,
мальчики и девочки на коньках, снежинки
украшали хлопушку,
перевязанная красивыми лентами,
и наполненная до отказа конфетами, шоколадками, мандаринами,
и обязательно, где-то там, в фантично-шоколадном ворохе - маленький сувенирчик.
Они и теперь где-то лежат
в коробке с новогодними игрушками в мамином доме на антресолях.
А Петрушка в оранжевой курточке и таком же колпаке
кочевал лет 35 со мной,
из сумки в сумку,
и теперь вот где-то в дочкиных игрушках нашел себе приют.
Она была художницей.
А работала с моей мамой в плановом отделе. Кем – не знаю.
Мне было столько лет, когда профессия не имеет абсолютно никакого значения.
Она была художницей.
В войну она осталась в оккупированном городе со старенькими родителями.
Отец ее был священником.
Он не верил в войну, он верил в Бога.
Муж уехал с заводом в Среднюю Азию.
В город вошли немцы.
Она часто мне рассказывала о том времени.
Я не слышала ничего ужасного от нее, того, что читала в книжках.
Ее приглашали рисовать портреты немецкие офицеры.
Она их вначале боялась.
А они ухаживали. «не-не они не трогали меня, всё "фройлен", да "фройлен"... галантно всё,
я не говорила, что замужем, от расспросов подальше».
Один влюбился, уговаривал жениться. Такой красивый! Глаза огромные, смотрит глаз не отводит... сердце заходится... но нельзя..."
Она потом всю жизнь вспоминала, сожалела, что не согласилась.
Она тоже влюбилась(как в такого не влюбиться!), но он же враг...
Муж встретил в Средней Азии другую женщину и не вернулся ни к ней ни в этот город.
Она так всю жизнь и прожила одна. А детей любила,
всех знакомых одаривала в праздники, да возилась с ними с радостью.
Кажется, навсегда запомнила сон, который мне она рассказывала,
я уже училась в институте, приезжала в гости, и мы гуляли с нею по Дворянке…
«Свет, много света, от неба до земли!
Стоит Христос во всю свою стать, во весь свой рост, от земли до неба!
и столько света!
что зажмуриваешься.
И люди в панике бегут.
Много бегут... от Него...
и только чуть-чуть к Нему... преодолевая толпу навстречу.
И хоть убей меня, я-то, я-то – тоже от Него бегу!
Говорю себе: что же ты делаешь!
А ноги и толпа меня несут прочь!
Проснулась и плакала.
Что же это я...
И что всё живу и живу...
сколько можно то...»
Она теперь уже часто стала засыпать, когда рассказывала…
рассказывает-рассказывает,
слышу - замолчала и носом клюет,
сижу, жду, когда проснется,
потом проснется и опять что-нибудь рассказывает.
В ее доме всегда пахло масляными красками.
Все стены были увешаны картинами, портретами,
картины стояли и у стен, за диваном толстым слоем.
Она каждый раз мне показывала их одну за другой.
Ничего она не продавала, жила бедно,
дружила с соседями по площадке, все не одна,
подписала квартиру соседскому внуку, учила его рисованию.
Он выучился на художника.
Соседка была ее бывшей начальницей и отношения у них были специфические,
но уже привычные и долгие.
Да и умерли они друг за дружкой,
как жили,
вместе.
Люблю мой город детства.
Он всегда живой, волшебный.
У него два крыла.
И в нем живут удивительные женщины, которые парят вместе с ним...
Он их никогда не покидает.
Даже если они бегут в другую сторону.
Лидия Александровна... Свет её Душе...