С височками подбритыми,
Под мышкою с бисквитами,
В руках с букетом розочек, и лаком на туфлях,
К Маруське шёл, голубушке,
Мял в предвкушении губушки,
Ведь с ней буду ходить не в юнкерах, а в королях.
Походкою свободною,
И брюках, в клетку модную,
Насвистывая весело, во двор к ней заглянул,
Вдруг, глаз скользнул на светлого,
Прилично разодетого,
На дяденьку усатого, что к ней в подъезд шмыгнул.
Я резко подускорился,
С ним рядом в лифт пристроился,
А он с тремя ромашками Маруськин жмёт этаж,
С усов до пят с иголочки,
Ни шрама, ни наколочки,
Вот только за пийсят, а так – весомый персонаж.
Я съёжился, нахмурился,
А он в улыбке жмурится,
Приехали, он вышел, и знакомый вмял звонок,
И я от возмущения,
Сломал в руках растения,
Бисквитное печение накрыло туфли ног.
Схватил его за вороты,
Да как заехал в бороду,
Тот полетел вниз с лестницы без взлётной полосы !
Та так, что пятки свистнули,
И разошлися с мыслями,
Звонок, букет ромашечный, и наглые усы !
«Ты что ж папаша выдумал ?» -
- Ему сквозь зубы выдавил,
«Повадился к Марусенье моей ходить гусём ?»
И только думал выслушать
Его собачью исповедь,
Но формы моей суженой явил дверной проём.
И та, с глазами дикими,
Со стонами и криками,
Как кошка озлоблённая вцепилась мне в пинжак,
Я ей: «Остынь, красавица !
Чего тебе не нравится ?
Я с ним за дело справился, чтоб, мол, не лез, дурак !»
А Марья всё кидается,
Огреть меня старается,
«Да что ж ты дура бесишься ? Уймись ты наконец !
Кто этот твой любовничек ?
Фартовый уголовничек ?»
И тут усатый выпалил: «Да я ж её отец !»
Эх, палочки да ёлочки,
Костюмчик мой с иголочки,
Бежал, сверкая пятками, я дальше, чем видал !
И до сих пор в районе том,
Меня не сыщешь днём с огнём,
И брюки в клетку модную с тех пор не надевал !