моя скоба, сдоба, моя зазноба, мальчик, продирающий до озноба, я не докричусь до тебя до сноба, я же голос себе сорву. я тут корчусь в запахе тьмы и прели, мой любимый мальчик рожден в апреле, он разулыбался, и все смотрели, как я падаю на траву.
этот дробный смех, этот прищур ****ский, он всегда затискан, всегда обласкан, так и тянет крепко вцепиться в лацкан и со зла прокусить губу. он растравит, сам того не желая, как шальная женушка менелая, я дурная, взорванная и злая, прямо вены кипят на лбу.
низкий пояс джинсов, рубашки вырез, он мальчишка, он до конца не вырос, он внезапный, мощный, смертельный вирус, лихорадящая пыльца; он целует влажно, смеется южно, я шучу так плоско и так натужно, мне совсем, совсем ничего не нужно, кроме этого наглеца.
(Вера Полозкова)
что ты можешь, детка? рыдать белугой, бес конца ходить по большому кругу и служить жилеткой своим подругам, падать вниз и взлетать наверх, писать о кафке и достоевском, о любви, о бреде, гулять на невском, отвечать, молчать, быть немного дерзкой и влюбляться всегда не в тех.
тот, кто первый раз ее видит, сразу удивляется: «где здесь вообще-то разум?!» что здесь — бриллиант или просто стразы? амплуа или ядерная тоска? в один голос: «странная, очень странная», кто-то именует смешной и славной, кто-то — сумасшедшей, безумной явно, но все дружно крутят пальцами у виска.
эта девочка-вирус. глаза как омут. за плечами — свобода, любовь, дипломы... и прощай, спокойная моя кома! и пуговицы расстегнуты на рубашке. она просто выйдет за поворотом. я готова выть у дверей койотом. она наклонится — поправит что-то… мне становится снова реально страшно.
она раздразнит, сама того не желая, как шальная женушка менелая. несу бред — отчетливо понимаю, но что хуже того: даже дышу с трудом. я сижу и думаю: эта, похоже, — точно. я не в силах этого превозмочь, но в голове звенит миллион звоночков: «ну, куда ты? куда?! врубаешься, что потом?!» бродить уныло с видом а-ля «мне плохо», кашлять перед каждым нормальным вдохом, злиться: мол, дурдом и переполох и все в жизни летит к чертям! и уже совсем ничего не надо. «пропустите быстро на эстакаду!» — и влететь на скорости в центр ада, разлетаясь в страстности по частям.
да, я знаю, но, видимо, без экстаза, тока, экшена и алмазов мне не жить. для чего отказы, если надо все брать сполна?! я потом в конвульсиях буду биться — мне припомнят всю эту блажь сторицей, и мои равнодушнейшие убийцы напомнят, что это моя вина (ведь нырну, как всегда, до дна).
но под ее касаньями моя кожа бархатной становится. мне так сложно. я умру в объятиях ее. можно? ну, о чем ты, девочка? замолчи! не привыкни только — борись, сражайся! прикасаюсь к ней — и немеют пальцы. ты — как еще один постоялец в ее жизни — скоро сдавать ключи.
ты же понимаешь, что это просто островок тепла среди льда — как звезды: светят и блестят, но для них морозы неприемлемы: вспыхнут и тут же гаснут. и как хочешь: бейся теперь об стену, пей таблетки, вскрывай себе в ванне вены, откупайся стихами от горе-плена… а потом вставай — разделяй и властвуй.
жить от случая к случаю — перехватом. все — халиф на час. и сбегать куда-то. надо полагать, что сошла с ума ты. бедная девочка, не грусти. да, никто здесь помочь не может. но каждый день, что с болью на сердце прожит твое счастье будущее умножит. я знаю, боже, ты должен ее спасти!