;Где-то пятая чашка кофе.
Он в Нью-Йоркских аэропортах чудовищно дорогой.
Улетела опять без каких-то моих "останься" или "постой".
Моя девочка, мое море.
Роллекс тикают, как тротилл,
Как фитель, как оранжевый динамит.
Этот атомно-ядерный взрыв все зовут Эдит.
Бог грозит меня ей убить, но пока что не застрелил.
"Рейс две тысячи сто шестнадцать
Прибывает из Сан-Франциско".
В синей форме ты выглядишь на пятнадцать.
Твои ласточки на запястьях предельно близко.
Ты садишься в мой новый Бэнтли,
Грациозная, словно кошка.
Дотерпеть бы еще немножко,
(Продолжить)
Но я так тебя...Chuck, be gentley.
Заезжаем в твои трущобы,
В стюардесский квартирный рай.
- Очень пусто.
- My home is sky.
И ты смотришь, ка Бог, мне в оба.
Нет обоев. Есть карта мира.
Мы, горячие на бетоне.
Весь мой мир на твоих ладонях,
Где все линии неповторимы.
Карта падает. Ты теперь
У подножия Антарктиды.
Моя личная Афродита,
Ходишь в небо, но через дверь.
Ты клянешься мне по-французски,
Что родишь мне Мари и Жака.
Папа будет их баловать, на рождество купит им Монакко.
А их губы, как и твои, будут ягодны, бледны, узки.
Ты выходишь в субботу утром
Босиком и в моей рубашке,
И мне даже немного страшно.
Сердце бьется, как роллекс, гулко.
Ты выходишь из туалета.
На запястьях поникли бабочки.
" - Отрицательный".
Плачь, уставшая
На краю карты, мира, света.
А потом появился быт,
Словно гангстер и с пистолетами,
Измеряли налоги метрами
И выплачивали кредит.
Где же нежность твоя, Эдит?
Тест второй. Как в плохом кино,
Где вторая часть для коммерции,
Где мы трахаемся по иннерции.
" - Отрицательный".
Дальше что?
Дальше кухня, за кухней ванная, душевая.
На полу в моей майке тушью ревет сидит
Моя девочка с неба, стюард Богов, Эдит.
Полумертвая больше, чем полуживая.
И кусает татуировки чуть ли не до крови.
Говорит "I will never and ever fly"
Разучилась летать. Говорила "My home is sky"...
Подбирай свои сопли, одевайся и уходи.
***
Рейс две тысячи сто пятьдесят один
Отправляется из Нью-Йорка до Сан-Франциско".
Я столкнулся с беременной дамой предельно близко.
- Пристегните ремни, пожалуйста.
- Sure. Ok, Edith
И какой-нибудь молодой, красивый француз пилот
Изменяет тебе, наверно, под облаками.
И ты шепчешь сама себе: "Папа придет за нами".
Перед родами он целует тебя в живот.
Не придет, Эдит.
Больше
вообще
никто
не придет.