Я приду посмотреть, как ты прыгаешь, Петь,
как ты прыгаешь, Петр Петрович, с сарая.
Чтоб потом тебе петь, как я прыгал и впредь
буду прыгать по жизни – до ада иль рая.
Кое-кто был бы рад поместить меня в ад,
я и сам в рай не лезу, грехи сознавая.
Но для страшных судей все же будет видней –
из последних саней буду прыгать куда я.
Как зеленый сарай, был и я через край
молод, зелен, наивен, доверчив, беспечен,
но кому среди нас в откровения час,
в час речей без прекрас укорить себя нечем?
Петр Петрович, родной, ты взлетел над волной
и застыл навсегда, в мою память впечатан.
Все мы в дивном прыжке у кого-то в башке:
для меня ты, Кизань, твой полет – знак, был я там.
Будешь в дивном прыжке ты в игривом стишке
многократно звучать сквозь плохой усилитель.
Объявляю для всех, что стишок – не на смех,
что стишок – нам с тобою навек исцелитель.
Всем на нас наплевать, всем зачем узнавать
про зеленый сарай, про Кизань и полеты.
А вот нас – про Кизань – прошибает слеза,
если мы перебрали иль браги, иль водки.
Мы живем где живем, мы поем что поем,
нас не нужно жалеть – сами выбрали место,
как и способ летать, как и скорость – листать
календарь наших дней бесконечно чудесных.
Ни в Гонконг, ни в Париж, а в кизанскую тишь,
никогда не бывалых чудес ожидая,
я приду посмотреть, как ты прыгаешь, Петь,
как ты прыгаешь в быструю воду с сарая.
Я приду...