Гретхен… не печальная судьба –
загадка, постижение которой
меня возносит в выси, к идеалу;
голая правда, что всегда изыскана и груба,
но хочет при этом казаться наивной притворой,
помноженная на искренность, спрятанную под лоскутное одеяло
моих разногласий с самим собой;
отметина на срезе дерева, ставшего потом иконой,
безжизненным воплощением нарисованного идеала,
запомнившимся не трагической судьбой –
капелькой-слезинкой прозрачности оконной,
соскользнувшей по стенке наполненного кровью фиала,
цвет небес – подобье бессловесной мольбы, –
который мнится мне то чёрным, а то, вроде, алым;
скорбная маска – её вдруг озаряет улыбка
не той ли склонённой в молчании судьбы
над растерзанным обстоятельствами идеалом,
доказывающей, что всё в мире хрупко и зыбко
для странника, на склоне лет обретшего свой идеал;
треба, проклинающая горькую судьбу, но
видящая в ней высший смысл собственного alter ego,
жажда познания сути бытия, которой овладевал,
как строптивой женщиной, страстно и буйно,
и приходящие вслед за этим истома и нега.
Идеал, не покорившийся уготованной судьбе,
о судьбе, мотыльком упорхнувшей на край тёмной ночи,
растворившейся в неразличимой утренней дали,
поведать хочу из далёких столетий тебе,
нам снова любовь и блаженство пророча,
я – Фауст, всё бессмертье своё лишь мечтавший об идеале.