Лет тому уже за шестидесят будет.
Жили мы в подмосковном посёлке Хлебниково, где служил отец. А дед с бабушкой жили в славном городе Солнечногорске. И раз в месяц, примерно, ездили мы в гости к ним.
О, это было славное путешествие! В выходной день мы вставали рано и, выпив чаю, шли на станцию, где садились в пригородный паровичок. Паровоз пыхтел, гудел, пускал клубы пара и нетерпеливо ждал сигнала семафора, открывающего путь. Наконец – "У-уууу!" - и в дорогу. Всё было так и в тот ясный морозный день. Папа – в шинели и начищенных сапогах, молодой и красивый подполковник – привлекал внимание (с войны-то прошло всего пять лет!). Мама, маленькая и изящная, в серой беличьей шубке с муфтой, в которой лежала пачка "Беломора", была очень красива. И я в свои пять выглядел вполне взросло.
В вагоне тепло, дымно (вагон для курящих) и уютно. Прошли контролёры, проверили билеты. Потом появились два инвалида с баяном и спели о том, как на поле танки грохотали, а молодая не узнает, какой у парня был конец. Народ слушал с пониманием, но мелочь в солдатскую шапку сыпал скупо.
Час пролетел незаметно, и пора уже сходить на платформе Окружная. Шли мы по платформе, и увидел я нечто удивительное. Мужик в телогрейке и солдатских сапогах (я тогда уже прекрасно знал разницу между сапогами солдатскими кирзовыми и офицерскими хромовыми!), пыхтя, запихивал два здоровенных мешка в тамбур последнего вагона. В мешках был, видимо, повал. (Повал - это чем кормили тогда свиней. Чем их сейчас кормят, я не знаю.) Мешки были тяжёлые, мужик сильно тужился. И поезд вдруг ТРОНУЛСЯ. Странно, конечно, но ведь я САМ видел: мужик толкал, и поезд поехал. Я потом долго думал об этом…
Через полчаса мы пришли на платформу Петровская-Разумовская уже Октябрьской дороги. Пока ждали поезда, зашли в станционный буфет. (Тогда буфеты были на каждой станции и платформе!) Папа выпил рюмку водки и съел бутербродик с килькой, а мы с мамой выпили по стакану ситро. Мне также достались три почти чёрных ириски. Ещё час с небольшим в поезде, и мы приехали на станцию Подсолнечная. Это меня тоже всегда занимало: город Солнечногорск, а станция – Подсолнечная. Нефигасе…
Ещё полчаса ходьбы по морозу, и около двенадцати мы – дома. А там сюрприз: встретил нас только дед, Иван Мефодьевич. Оказывается, соскучившаяся бабушка рано утром поехала в гости … к нам. Да, дела…
Но дед нам не дал долго сокрушаться. Обед у него был: и борщ с курицей, и картошка, сваренная в чугунке, и селёдочка "залом" с луком. Ну, и бутылочка, само собой. С мороза, с дороги – скорее за стол! А мы и не возражаем. Сели. Борщ дымится, картошка с селёдкой глаз радует, капуста, квашеная с антоновкой в бочке, огурцы солёные, грибки маринованные – всё своё. Разлили водку по рюмкам. Только никто не заметил, что дед и внуку любимому налил полрюмки. А рюмки – настоящие, гранёные, стограммовые. Дед налил, а внук выпил. И даже борщ съел зачем-то…
Что было дальше, я не помню. Пришёл в себя на диване, раздетый, разутый, разбитый, весь поломанный и собранный неправильно. На улице уже стемнело. Дед сидел в уголке комнаты на табурете, не поднимая взгляда на бабушку, оказавшуюся почему-то дома. Заметив, что я открыл глаз, бабушка охнула, а затем рыкнула на деда: "Ну, что расселся? Давай!" И дед поднес мне банку с холодным капустным рассолом…
И вот уже шестьдесят лет я знаю, что капустный рассол сильнее водки. И считаю знание это весьма полезным. Ну, а как знания приходят к человеку – это вопрос другой. За всё приходится платить.
http://stihi.ru/2010/12/02/5507