Простони мне, мой друг,
как спалось в это десятилетье,
как дремалось тебе
под ударами подлой судьбы,
как во сне вытирал ты
кровавую струйку с губы,
как храпя и хрипя
слушал ты колыбельную плети.
Нам досталось тащить
удивительно пошлое бремя,
застилавшее сердце
от солнца куском простыни...
Про веселые дни,
про недолгие дни простони.
Мы остались одни
и, похоже, уже не на время.
Мы остались во сне,
мы остыли, устали и сникли
от застолий лихих,
от душистых идиллий ночных:
что ни рюмка — опивки
и что ни тарелка — то жмых,
и, что хуже всего,
мы и к этой параше привыкли !
Через память свою,
через слабую веру свою,
пересохшей слезой
прожигая коросту безличья,
поднимая волну
откровенности до неприличья,
я к тебе через годы
холёную ручку тяну.
Что нам дал этот век?
Только сон, только разума спячку,
но ни печки зимой,
но ни почки на вербе весной,
только холод и зной,
только глупую кличку и качку
между тьмою и мглой —
между этой и тою страной.
Летаргический век
спеленал наши бодрые души,
но на дне пустоты
неусыпная бьётся струна:
наша юность и память
нам слаще любого вина,
и с годами бокалы
у нас не становятся суше.
1992 г.