Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф.
(Владимир Высоцкий "Баллада о борьбе")
В старой типографии центральной
на отшибе города N.N.
(там, где дуб растёт пирамидальный
срубленного ясеня взамен),
что-то отмечали накануне,
повернув задвижку на двери:
пили водку, ели сулугуни,
пели, Гуттенберг их побери,
месяцу показывали фигу,
а наутро, с буйной головы,
тщательно меня подшили в книгу,
славную, но не мою, увы.
Охохонил кто-то невезучий
сей перепутаж приобретя:
интеллектуально очи пучил
да искал картинки, как дитя.
Залатать пытаясь тихомолком
рваную сюжетную канву,
сдался – и на отдалённой полке
спрятал дом, в котором я живу.
Если забредал читатель редкий,
авторским пресыщенный кино,
мы его вдвоём с домососедкой
убеждали: так и быть должно,
это постмодерн со вкусом сюра,
что распознаётся без труда
и предпочитателем Гонкуров,
и апологетом Деррида.
Мне уже почти привыклось – даже
постепенно дружно зажилось
в разнородном буквенном коллаже,
сотворённом авторами врозь,
будто бы, в пыли и паутине,
глупого сшивальщика кляня,
не тоскует под обложкой синей
книга, потерявшая меня:
до сих пор опущены завесы
и бушует сорная трава
там, где встретил принц свою принцессу
на странице двести тридцать два.