Существует обширная и всё пополняющаяся область городского фольклора – актёрские оговорки. Думаю, вполне можно обойтись без примеров, и так все хоть раз сами слышали, или по крайней мере слышали, как актёры взахлёб пересказывают подобные случаи. Оговорки эти, казалось бы, уже по самой своей природе явление спонтанное, результат случайности. Но вот вам пример, скажем так, «наведённой порчи».
В Московском театре имени Ленинского Комсомола сдавали комиссии спектакль «Звезда и Смерть Хоакина Мурьеты». Сдавали раз семь. Или восемь. При желании цифру можно уточнить по юбкам шлюх в кабаке. Изначально девицы появлялись на сцене в корсетах и чулках, но бдительная комиссия потребовала как-то их «приодеть». К следующей сдаче добавили полоску ткани на бёдра, затем – ещё полоску… На премьере шлюхи появились в длинных юбках, состоящих из узких горизонтальных полосок.
Что смущало чиновников кроме костюмов шлюх? Ну, с одной стороны, конечно, Пабло Неруда, лучший друг советского народа, да и герой, вроде, правильный, американский Робин Гуд; а, с другой стороны, рок-опера, не наш это жанр, да и Хоакин этот Мурьета, как ни верти, а грабитель и убийца; вроде как и против американского империализма, но очень уж громко.
Раз за разом усаживались чиновники от культуры в пустом зале, и раз за разом на авансцену выходил артист Юрий Астафьев, признанный лучшим исполнителем стихов Маяковского, и своим глубоким, насыщенным баритоном произносил в микрофон:
О ЯРОСТНОМ СЕРДЦЕ ЧИЛИЙЦА ИСТОРИЯ ЭТА, О ПАРНЕ ПРОСТОМ И ОТВАЖНОМ, А ПАМЯТЬ О НЁМ, КАК СЕКИРА…
И каждый раз перед началом к нему подходил один из участников спектакля и говорил: «Не тот текст ты, Юра, говоришь, поэтому и спектакль не принимают». А затем шептал Юре на ухо «правильные» слова. Астафьев злился, отмахивался от советчика, но перед следующей попыткой сдать спектакль «доброжелатель» вновь подсказывал «правильный» текст…
Наконец чиновники сдались. Наступил вечер премьеры. После третьего звонка в переполненном зале погас свет. В полутьме на сцену вышли участники спектакля, уселись в кружок вокруг театрального «костра». Астафьев встал к микрофону и заметно волнуясь начал говорить:
О ЯРОСТНОМ СЕРДЦЕ ЧИЛИЙЦА ИСТОРИЯ ЭТА, О ПАРНЕ ПРОСТОМ И ОТВАЖНОМ…
Спектакль прошёл замечательно. На следующий день снова играли «Звезду и Смерть…» Все успели прийти в себя, осознать, что театр победил, и, наконец-то, выдохнуть. Как и прошлым вечером, погас свет, «разгорелся» костёр на сцене, Астафьев вышел к микрофону и по всему залу разнеслось:
О ЯРОСТНОМ ЧЛЕНЕ СИРИЙЦА ИСТОРИЯ ЭТА, О ПАРНЕ – голос его предательски сорвался, но Юра совладал с ним и продолжил – ПРОСТОМ И ОТВАЖНОМ, А ПАМЯТЬ О НЁМ…
Спины пеонов, рассевшихся вокруг костра на сцене, мелко и часто тряслись.