Знаешь, мне этот серый шёлк напомнил пыль дорожную.
Помнишь, мы тогда, давно, перебирали очередные Лондоны,
Парижи, города, столички какие-то, друг с другом схожие,
Шатались по музеям, ознакомились с какими-то там полотнами,
Я забыла, где была эта штуковина имени Эйфеля -
Силуэт берцовой кОсти, нами залапанный, заладоненый,
А у меня такая разочарованность - сколько с тобой мы не сделали.
Не нарисовали усы Менделееву и цветы не скупали тоннами.
Зато я как-то волосы выкрасила в красно-зелёный,
Причём не себе, а тебе, не дождавшись апреля первого,
И ты стал моим полуосенним-полувесенним клёном,
У которого опадание листьев прервано.
Мы были такими психами, когда мотали металлом заточенным,
Хотели убить друг друга, но нам помешали люди,
Которым мы помешали спокойно ночью спать,
Высовывались из Окон, крича непечатно и люто.
А на следующий день мы вышли из магазинчика,
Ты купил мне шоколад молочный и яда флакончик,
Я пела во всё горло, и на меня странно косились все,
А ты серьёзно сказал мне: "Сегодня мы всё закончим".
И мы давились на пару мышьяковыми электронами,
Смотрели в глаза, шутили, называли флакон кнопкой поиска.
...А потом лежали в одной палате и хором там тронулись
В синхрон с каким-нибудь неизвестным поездом.
Выжили. С переклином в детство звонили незнакомым и в трубку бредили,
Нарвались на определитель, на время затихли.
А потом опять поскандалили, ты назвал меня врединой,
А я, кажется, укусила тебя за нос с психу.
Ты сел тогда в позе лотоса между разбитыми блюдцами
И устало пообещал, что завтра меня скинешь с вышки.
А я заново и навсегда поняла, что люблю тебя.
Только не покупай мне молочного шоколада. Я его ненавижу.