СКАЗКА ПРО МАЛЬЧИКА И КРЫСУ
Лето в разгаре. Запах травы
Пряный и тёплый идёт от земли.
Солнце зашло. День завершён.
Гордо, словно чемпион
Месяц по небу шагает
И сон на землю навевает.
С саквояжем огромным в правой руке
Шёл сказочник добрый по пыльной тропе.
Шагал устало Большой Бук,
По камешкам стуча тук-тук.
Он неспешно шагал в темноте меж домами,
Увлечённый серьёзно своими стихами.
Вдруг разорвали тишину
Крики из дома: «Хи-хи», «ну-ну!»
Затем какой-то грохот, треск
И новых криков бурный всплеск.
Казалось дом зашевелился,
Ожив, подскакивал, дрожал
И ор, который доносился
Аж до сердца пронимал.
Подкрался сказочник к окну
Ладошку приложил к стеклу
И увидел мальчугана
Задираку-хулигана.
Швырял игрушки он на пол
Вопил, как резаный: «Пас! Гол!»
Всё разлеталось по углам,
Тот час превращаясь в хлам.
Мама с папою в слезах
Вздыхают: «Ох сыночек, ах!
Родной наш, миленький малыш
Ну от чего же ты не спишь?»
Не удержался Большой Бук.
В окошко постучал тук-тук.
Дверь отворилась, он вошёл
И сел уверенно за стол
Маме с папой подмигнул
И на мальчика кивнул:
«Я знал такого же мальчишку
И даже написал я книжку
О приключениях его!
Про его резвость, то да сё…»
Малыш застыл с открытым ртом
Затих на миг «дрожащий» дом
И вся семья тихо, без звука
Возле Большого села Бука.
«Расскажи!» сказал малыш
Расскажи! Хочу всё знать!
«Шустренький какой ты, ишь!
Расскажу, лишь на кровать
Ты уляжешься свою
И успокоишь тем семью.
1
Где-то там... там, где утром с рассветной зарёй
Спорит синее небо с прозрачной волной
Там, где пальмы растут и не знают про холод,
Растянулся вдоль самого берега город.
А в городе том зелёной стеной
Рос парк необычный. Парк очень большой.
В нём кедры могучие, сосны и ели
Сплетаясь ветвями, шушукались, пели.
В нём кипарисы своими ветвями,
Тучи пронзая, шутили с ветрами.
Но всё ж самой яркой, сказочной там
Алея была. Она парк пополам
Рассекала на части... на две части большие,
Где росли необычные розы... чудные.
Всегда в цвету, не увядая,
Благоуханьем восхищая,
Беседы на разные темы они
Могли с гостями парка вести.
Жёлтые розы, как солнца осколки,
Говорили серьёзно, строги были, колки.
Алые розы страстью пылали,
Влюблённым кокетливо строки читали
Из модных романов, любимых поэм,
Касаясь различных образов, тем.
И каждый цветок то ли малый, большой,
То ли белый, оранжевый иль голубой
Имел свой характер, свой стиль и манеры:
Одни хохотали, шутили и пели
Иные подобно девицам вздыхали,
Охали, ахали, даже рыдали.
И горожане, аллеей гуляя,
Говорили с восторгом, цветы воспевая:
“Ах, как счастливы мы! Ах, удача какая,
Что в городе нашем алея такая!”
А ещё в этом городе жил мальчуган
Необуздан, как ветер, как шторм, ураган,
Но души не чая в нём,
Мама с папой сынишку назвали Цём-Цём.
И настолько любовь была их сильна,
Что не знала предела, не ведала дна.
Они, как умели, любовь проявляли,
Торты лучшие в мире ему покупали,
На рыбалку брал папа с собой, на охоту,
Проявляя, усердье, тепло и заботу.
Шили одежду не всё равно где,
А у самых престижнейших Кутюрье.
Умудрялись они доставать для мальчишки
Новейшие игры, всевозможные “фишки”.
И ни разу родителям мальчик учтиво,
Не выдавил даже простое спасибо!
И вот однажды как-то мама
Сыночку купила красивый костюм.
На нём была вышита золотом лама,
С улыбкой изящной под словом “изюм”.
У ребёнка в глазах тут же свет засиял,
Но, губы кривя, он с ленцою сказал:
“Ну и гадость! Безвкусица! Фу! Чепуха!!!”
В материнских глазах появилась слеза,
Но она лишь качнула слегка головой,
Ничего не сказав кровинке родной.
Ведь Цём-Цём, их единственный милый сыночек,
Он, как солнышко, звёздочка, он – их цветочек.
И Цём-Цём так привык, что в доме родном
И мамой безмерно любим и отцом,
Что всё для него, всё ему без остатка,
Что душа его сделалась, чёрствою, гадкой.
Он быстро рос и с каждым днём
Эгоизм, живущий в нём
Рос с такой же быстротой,
Как небоскрёб... как новострой...
Он рос, как дрожжевое тесто.
Только для “Я” осталось место
В душе растущего ребёнка
Всегда лишь Я! Я! Я! И только!!!
Ещё Цём-Цём был груб, строптив,
Насмешлив, колок, неучтив.
Не слушал он учителей,
Девчонок дразнил, бил малышей,
Мучил животных, за хвосты их таскал,
Из рогатки по птицам, ухмыляясь, стрелял.
От того, его видя, коты и собаки,
С визгом пронзительным прятались в страхе.
Шарахаясь, как от проказы,
Как от чумы, как от заразы...
2
Как-то однажды у школьных дверей
Стояло множество детей.
Вокруг палатки, рюкзаки:
Собрался класс в поход идти.
Суматоха, возбужденье -
Приподнятое настроенье.
Кое-кто достал припасы:
Кто печенье, кто колбасы.
Со смаком, чавкая, жуют
И список поимённый ждут.
Ибо должен список тот
Подтвердить, кто в лес идёт.
Вот, наконец, двери хлопок,
Детей словно пронзает ток.
Как один все умолкают
И рты, как рыбы, открывают.
Вот огромный свой журнал
Из папки секретарь достал.
Идёт по списку перекличка.
Всё... закончена страничка,
Но в списке долгожданном том
Себя не слышит лишь Цём-Цём!
Все есть... весь класс и только он
В этот список не включён...
Кричит “герой” наш: “Как же я?
Вы забыли про меня?!
У меня есть мяч, палатка,
Мешок, мангал, даже лопатка!”
Но услышал Цём в ответ:
“Ни за что!!! Нет, нет и нет!
Забияку, драчуна
Нельзя нам брать с собой... нельзя!!!”
Цём-Цём хотел им возразить,
Но целый класс не победить!
И, в пол глаза потупив, он
Побрёл с тоской на стадион.
Скрипят ступеньки в такт шагам.
На лестнице один он... сам.
Для настроения достаёт
Цём ароматный бутерброд.
Хочет отвлечься на еду,
Но есть не в радость одному.
Даже мамин бутерброд
Теперь ему не лезет в рот.
Вдруг видит мальчик: серый ком
Едва ползёт, едва влачится...
Напряг зрение Цём-Цём
И воскликнул: “Это ж крыса!!!”
С точностью снайпера в неё
Мальчик бутерброд метает
И думая про то, про сё
От крысы взгляд не отрывает.
Та на мгновение застыла,
Кончиком носа поводила.
“Еда! Еда и не иначе!!!”
Не веря собственной удаче,
Пищу лапками прижала
И торопливо кушать стала.
Цём, щуря глазки, наблюдал:
“Бутерброд... ха-ха отдал!
Дура! не так-то я уж прост!
Вот подкрадусь... схвачу за хвост!
Ногою пну тебя, как мяч,
И пустишься тогда ты в скач!
Ох, тогда повеселюсь,
До слёз, до слёз нахохочусь!!!”
Горд и уверен в плане своём
На цыпочках тихо крадётся Цём-Цём.
Но вдруг раздаётся: “Мяч лови! Гол!!!”
“А ну-ка, слева обошёл...”
Шум игры, азарт футбола
Предвкушенье битвы, гола
От крысы Цёма отвлекли,
И ноги мальчика несли,
Приняв новое решенье,
Совсем в другое направленье...
3
Крики. Мяч летит, свистя,
Над головою вратаря.
Тот весь мокрый у ворот,
Пот ливнем по нему течёт.
И он, хрипя, что было сил,
Отирался футболкою и голосил:
“Замену! Замену хоть на десять минут!
Срочно! Срочно пускай мне найдут!”
(“Слаба-а-а-к!) – скривил мальчишка рот.
- Меня возьмите! Эй! Меня!!!”
Он скачет и во всю орёт:
“Я вам нужен! Вот он – Я!”
В нём всё бурлит! Он сможет всё!
Он быстр, как вихрь, он гол забьет,
С ним команда ого-го-го!
Вырвется “на раз” вперёд!
Но слова вдруг, как шипы,
Коснулись уха: “Прочь иди!
С тобою водиться? С тобою играть?
Ну, нет! Такому не бывать!”
Сразу ноги обмякли, блеск в глазах угасает,
Голос прежний задор, голос силу теряет.
И плетётся мальчишка, под нос бормоча:
“Тоже мне, цацы! Прогнали меня?
Да я же вам всем... да я всем вам...
Ох, и задам же! Ох, и задам!
Он губы надул, он прищурил глаза
И побрёл по дороге, сам не зная куда...
4
Дорожками города долго плутая,
Сдвинув “домиком” брови, непрерывно вздыхая,
Сам не заметил, печальный Цём-Цём,
Как оказался в парке большом.
Он стоял на алее, слышал звук голосов
Переливчивый, нежный прекрасных цветов.
“Ты знаешь, - шептала соседке на ушко
Желтовато-лиловая роза простушка,
- У меня после дождика на краю лепесточка
Появилась подобная жемчугу точка.
Ах, посмотри, словно брошь хороша!
Оттеняет, украшает всё соцветье она”.
Ей бордовая роза отвечала учтиво:
“Да, очень мило, очень красиво...”
И роз волшебных голосок,
Играя, резвый ветерок,
Радуясь своей затее,
Разносил по всей алее.
И этот серебристый звон
Слышал Цём-Цём со всех сторон.
Он видел улыбки на лицах людей,
Степенно гулявших вдоль чудных алей,
И вдруг словно молния, словно тока удар,
Как под невидимым действием чар,
Злость мальчишку наполняет
И кулаком он сотрясает,
Грозя городу всему:
“Я покажу вам! Покажу!
Сотру довольные улыбки
Из ваших рож... счастливых рож!
Ваш парк с любимою аллеей
Станет безликим, он будет похож
На ров безобразный без цветов, без травы...
Вот тогда-то... ха-ха! Зарыдаете вы!!!
Я волшебные розы все... все до одной
Украду, вырву с корнем, заберу их с собой...
Спрячу и буду... буду целыми днями
Без вас... только сам любоваться цветами”.
5
Ночь... Но Цём-Цёму не до сна.
Сидит он хмурый у окна.
Ни звёзд на небе, ни луны...
Ему бы спать и видеть сны,
Так нет! Все мысли у ребёнка
О мести, что точит, о мести и только.
Вдруг дробью грозною стуча,
Хлынул дождь, как из ведра.
Сотрясая кулачком,
Ему в окно грозит Цём-Цём:
“Ну и лей! Плевать! Плевать!
Тебе меня не запугать!
Твои старанья ни к чему -
Я всё равно пойду! Пойду!”
Цём-Цём ладошки потирает:
“Теперь уж точно не гуляет
Никто в парке под луной!
Ух, дождище, проливной!
Ну что же – так и надо вам!
Сидите по своим домам,
А я! А я! Всем нос утру!
Всем вам сюрприз преподнесу!!!”
И мальчик Цём, наш глупый крошка,
Набросив плащ, шмыгнул в окошко...
6
Ветра вой... над головою,
Сверкнув огненной стрелою,
Вспыхнула молния, потом
Раскатистый раздался гром.
Дрожь мальчугана пробирает,
Ветер с ног его сбивает,
Треплет плащ и новый костюм
С красивым верблюдом и словом изюм.
Страшно... темно... ни звёзд, ни луны
Только слышно “У-г-у-у” да две точки видны,
Две жёлтые точки среди ветвей
Мигающих, круглых, совиных очей.
Страх до печёнки пробирает,
Но он только разжигает
Злобу всё сильнее в нём.
И бормоча под нос Цём-Цём,
Словно под тяжкой ношей вол,
Упрямо шёл всё, шёл и шёл.
И вот достиг он своей цели –
Стоит на “розовой” алее.
Жёлтая роза нежно, тепло
Спросила: “Мальчуган, что тебя привело
В столь позднее время? В ливень такой?”
“Ах, какой он сердитый, ах какой он смешной! -
Захихикали белые розы-подружки,
Известные в парке, как хохотушки.
У подружек от смеха тряслись стебелёчки,
Голосочек звенел, и дрожали листочки. -
Он, как павлин, напыщен и горд.
Ну, прямо настоящий лорд!
Только на перьях у павлина
Налипла грязь, налипла глина!”
Отвернулись розы цвета бордо:
“Что-то выглядит мальчик нехорошо!
А глаза, а глаза! Фу-у-у, как колючки!
Сверкают с угрозой, горят, как у злючки!”
“Гадкий, противный, избалованный, злой!”
“Да, нет!” спорят розы между собой.
“Нет! Он не злой! Избалован немножко,
Ведь он ещё мал!” “Ничего себе крошка!”
Тут “Цём-Цём” схватил рукой
Розу сказавшую: он злой,
Но тотчас её шипы
Проткнули пальцы до крови.
Мальчик вскрикнул, пошли слёзы
И он решил – затопчет розы!
Все до единой на алее.
И став ещё свирепей, злее
Заносит прямо над кустом
Ногу решительно Цём-Цём.
7
“Что о себе он возомнил!!!”
“Да он забылся... он забыл,
О нашей силе не простой!
Ну, погоди же! Ну, постой!!!”
И роз листочки в унисон
Затряслись, зашелестели...
Поднялся ветер, издал стон,
Закружился ошалело.
Дурманящий пронёсся дух,
Облаком лёг на мальчишку.
Тот поскользнулся странно вдруг,
Упал и стал величиною с мышку.
Вскочив на крохотные ножки,
Цём-Цём хотел цветы топтать,
Но только, как он не пытался,
А дотянуться и достать
Хоть один листик иль цветок
Даже подпрыгнув, он не мог.
Только теперь заметил мальчик,
Что всё, что есть вокруг него
Размер слонов приобрело:
Что стебли роз, словно колонны,
Каждая где-то с полтонны,
Что листья, как зонты на пляже...
“Да как же это? Как же? Как же”
Цём-Цём растерян, возмущён.
Он ничего не понимает.
Вдруг алый розовый бутон
Над ним склонившись, восклицает:
“Ну что злюка-карапуз, -
(голос колок, как укус)
Никому и никогда
Не причинишь теперь вреда!
Теперь все твои проделки
Не помешают даже белке!”
И над Цём-Цёма головой,
Розы сплетясь в венок большой,
Выставив штыки-иголки,
Склонили гордые головки.
Словно набатом грозным звеня,
Звучали теперь их голоса:
“Прочь уходи злобный карлик из парка!
Видеть тебя нам противно и гадко!”
И снова цветы листвой зашуршали,
И снова сильнейший ветер подняли,
Который мальчишку подхватил, как пылинку
И бросил под ливень густой на тропинку.
Цём поднялся с трудом.
Он, как листик, дрожал.
“Мне бы в дом... в тёплый дом”. -
Он, как мышь пропищал.
И сам удивился: “Чей же голос такой?”
Огляделся вокруг, никого “Значит мой!?”
Убегая от капель огромных дождя,
Он буквально нырнул в старый домик крота.
Огляделся – темно. Только, как паутинки
Корешки посплетали травинки-былинки,
Но только теперь для Цём-Цёма они
Подобны канатам: толсты и крепки.
Он от досады на землю упал
Прикрылся плащом и зарыдал...
8
Час прошёл... а может два
Не стало слёз, но голова
Разрывалась на кусочки.
Вдруг две светящиеся точки
Огромные, как два круга
Увидел Цём возле себя.
Сердце перестало биться...
“Волк...” – в мозгу его кружиться.
Но страшный голос, что звучал
Лишь “мяу”, простое “мяв” сказал,
Но это “мяв” страшней рычанья
Отпечаталось в сознанье.
Он видел прямо пред собою
Страшного, как тигр, кота.
Тот злобно выкатил глаза
И зашипел: “Ага! Попался!
Я помню, как ты издевался...
Стрелял из рогатки в меня и котят
Привязывал банки, что тарахтят
К хвосту тонкой ниткой, что резала больно!
Ну, вот и всё... теперь довольно!”
И в норку проникла морда кота
Сверкнули два острых, как бритвы клыка.
Цём в страхе ринул в темноту.
Спотыкаясь на ходу,
Он всё бежал, бежал, бежал
По брошенной кротом норе.
Иссякли силы, Цём упал.
И вдруг он видит вдалеке
Света тонкую струю
Из последних сил к нему
Ползёт малыш. Ползёт сопя:
“Фух, закончилась нора...
Домой! Домой! Домой бежать!
Наесться всласть и спать, спать, спать...”
Он робко смотрит изнутри
Длинной извилистой норы...
Ливень прошёл. Теперь луна
Была отчётливо видна.
Цём огляделся, в глазах ужас:
Для него озёра – лужи!
Прежняя грязь – болото сплошное!
“Да, что же, да что же это такое!? –
Домой не добраться, сплошная река,
Придется остаться в норе до утра...
Всхлипнул мальчишка – Мне хочется есть!
Я устал, так устал. Ох, хотя бы присесть!”
И стал он по норке ходить и искать
Где можно бы было лечь и поспать.
Отыскал корешки, что сплелись в гамачок
И уснул там, свернувшись плотно в клубок.
9
Утро... нехотя, с большим трудом,
Ели открыл глаза Цём-Цём.
В глубине души всё ж он
Надеялся, что то был сон.
Просто кошмар... ну так... к дождю
Во сне привиделся ему.
Но зря себя он утешал
Цём-Цём по-прежнему был мал!
Настолько мал, как лягушонок,
Паучок или мышонок.
К тому же голоден и слаб,
Испачкан, от дождя озяб.
Таким несчастным никогда
Цём-Цём не чувствовал себя.
И вот, оставив кров ночной,
Мальчик спешит к себе домой.
По дороге то и дело
Собаки, кошки, справа слева
Рычали и шипели зло
Прямо мальчику в лицо:
“Да это же тот... тот мальчуган,
Сорвиголова, негодяй, хулиган,
Который стрелял из рогатки, дразнил,
Пинал и палкою нас бил!
Вот теперь мы покажем, покажем ему,
Что к чему, что к чему!”
Вдогонку он слышит мяуканье, лай,
Но вдруг к нему подлетел попугай
И больно в затылок клюнул мальчишку:
“Вот... за моего сынишку!
Ты птенчику камнем выбил крыло!”
И клюнул ещё раз в затылок... ещё...
“А у меня... а у меня...
До сих пор болит спина!
Зияет раною дыра...
Ты выдрал, выдрал два пера!!!”
И попугай опять клевал.
Мальчик вскрикнул, побежал...
10
Со слезами на глазах
В шишках, подтёках, синяках
Добрался мальчуган домой
И под дверью стал входной.
Та распахнулась, и Цём-Цём
Увидел маму за столом.
“Мама, мамочка, я... я...
Не буду больше никогда
Обижать тебя, шалить,
Сорить, капризничать и ныть!
И вообще никого, и вообще никогда
Больше не обижу я!”
Он бросился к маме, в надежде, что та
Поднимет его, своего малыша,
Нежно погладит, пожурит, пожалеет,
Поймёт всё, накормит его и согреет.
Но слишком тонок, слишком тих
Крохотного тельца крик.
Скачет, как блоха, Цём-Цём.
Машет платочком, как флажком,
Но, увы, увы, увы -
Все старания пусты.
Ни мама, ни отец, никто,
Не услышали его.
11
Опущен нос, потуплен взгляд,
Мысли снуют, кипят, бурлят:
“Школа! Конечно, же! Ну, да!
Вот где увидят все меня!”
И мыслям собственным довольный,
Цём носик вверх поднял задорно,
И к школе побежал своей.
Школа... кругом полно детей.
“Пиджачки на всех, рубашки...
Ох! Да это ж первоклашки!
А как огромны, просто жуть,
Страшно даже вверх взглянуть!
Важно снуют туда-сюда
С книгами учителя.
“Вот-вот, они-то мне нужны!
Они всё знают... так умны...
Им стоит только рассказать
И я смогу вновь прежним стать!!!”
И взрослых малыш за штанины хватает,
Кричит во весь голос, но не помогает
Ему ничего, ничего, ничего!
Не видит, не слышит его вновь никто...
Раздался, пространство взрывая, звонок
И словно взбешённые тысячи ног,
Полы сотрясая, в классы бежали,
Цём-Цёма чуть было не растоптали!
Но вот шум прекратился. Коридоры пусты.
И вокруг ни одной, ни единой души...
Горько вздохнув от безнадёги,
Потупив взгляд себе под ноги,
По коридору, не спеша,
Шёл Цём, шёл сам не знал куда.
Но вдруг тупик. Он взгляд поднял
И ужас мальчика объял:
Чёрными глазками сверкая,
Масса серая, большая,
С большими острыми клыками,
С подобно проволоке усами,
То надувалась, то сдувалась
Почти его волос касалась.
“Да это же крыса! – малыш прошептал, -
Всё! Конец мне! Я пропал!!!”
Он дёрнулся вправо, он дёрнулся влево,
Но крыса всё-таки успела
Его когтями зацепить
И, повалив, стала тащить
Спешно добычу по полу
В свою крысиную нору.
Цём дрыгал ногами, визжал надрываясь,
За каждую щёлочку пола цепляясь
Старался спастись, ускользнуть, убежать,
Но силы малыш стал внезапно терять.
Мелькнула раскрытая пасть пред глазами,
Сверкнув четырьмя кривыми клыками,
Мелькнул тонкой молнией длинный язык,
Мальчик обмяк... и вдруг в этот миг
Крыса добычу из лап выпускает:
“Ох, это ты! – вдруг мальцу заявляет, -
Прости, не узнала сразу тебя!”
Цём-цём изумлённо округлил глаза.
“Ну, помнишь, недели две назад,
Когда завхоз разбросил яд,
Когда вся моя родня
Погибла... ты ведь спас меня.
Ну, там... под лестницей в углу,
Ты отдал мне колбасу-у-у!”
И крыса острым коготком
Указала на проём.
“Да, да ты кушать сам тогда не стал,
Свой бутерброд мне весь отдал!
Весь! Представляешь! Целиком!!!”
“Да-да...!” – вздыхая, вспомнил Цём
“Великодушие” своё
И щёки краской залило.
Заволокло глаза слезами
И разразился он словами:
“Не съешь меня? Благодарю!
Но всё равно я пропаду!
Не ты, так кто-нибудь другой
Вскоре перекусит мной”.
И с новой силой в три ручья
Слёзы хлынули журча.
Сердце крысы сжалось больно:
“Ну ладно, хватит! Ну, довольно!!!
Ну что надулся и сопишь?
Я помогу тебе малыш!”
Заложив за спину лапки
Ходит крыса взад-вперёд
Нос подняв, сощурив глазки,
То ли бормочет, толь поёт:
“Бедный мальчик, ай-я-я!
Как же мне спасти тебя?
Что придумать? Как найти
Выход из твоей беды?!”
Вдруг крыса ойкнула и стала
Лапкой длинный хвост зажала
И стала лихо им крутить:
“Кажется, знаю, как нам быть!
Клянусь! Клянусь своим хвостом,
Я помогу тебе Цём-Цём!!!
Я помню ночное ворчание сов
Про город за морем, про город сверчков.
Вот куда надо! Вот наша цель!
Там доктор живёт. Доктор магии – Эль!
Говорили, что доктор тот добр и умён.
Тебе нужен малыш этот маг. Да, да – он!”
Цём не веря ушам, расширил глаза:
“Я случайно не сплю? Не ослышался ль я?!
И, вскочив, на усталые малые ножки,
Побежал, полетел, помчал по дорожке,
По дорожке, ведущей к городскому причалу,
За ним старая крыса едва успевала.
12
Огромный корабль, словно дом на холмах,
Плавно качался на сизых волнах.
Порт... суета... багаж, пассажиры
Сновали, как муравьи, мельтешили.
Грузчики... длинная цепь без краёв
Согнувшись, под весом тяжёлых мешков,
В трюм, как в бездонную яму ныряли
И там растворялись, там пропадали...
От зрелища того Цём-цём
Долго стоит с открытым ртом.
Но вдруг пронзительный гудок,
Словно пространство разорвал,
Затем лёгкий ветерок
Дымок над кораблём поднял.
Тут же вспомнив цель свою,
Малыш помчался к кораблю.
“Скорее, скорее, сейчас уплывёт!!!” -
Машет крысе Цём-Цём, во всё горло орёт.
Подбегая, запыхавшись, пискнула та:
“А куда он плывёт? Ты хоть знаешь куда?”
“Нет, не знаю...” - опешил малыш.
“Так куда же ты, несмышлёныш, спешишь?!”
И куда поплывёшь? В какие края?
Не можем мы плыть неизвестно куда!”
Тут крыса лапкой указала
На щит, висящий у причала:
“Вот видишь, светится табло,
Прочти немедленно его!”
Цём сморщил нос, округлил глаза:
“Нет, не сумею, крысочка, я...”
“Ну, тогда мы пропали! И я не читаю...
Не умею... ни букв, а ни цифр я не знаю...”
Боль исказила мальчишке лицо,
На глазах появились с жемчужинки слёзы,
Он плакал, шепча горячо, горячо:
“Пропала надежда, рассеялись грёзы...”
Вдруг крыса встряхнула его за плечо
И с надеждою пискнула прямо в лицо:
“ Ну, малыш, успокойся! Ну, не реви!
Ты же буквы учил!!! Соберись и прочти!”
Трёт неуклюже кулачком
Красные глаза Цём-Цём:
“Ходить то в школу я ходил,
Да только плохо всё учил!”
“Ш-ш-ш-ш, крыса злобно зашипела,
А ну берись за дело смело,
Если не хочешь ты Цём-Цём
Жизнь закончить муравьём!”
Мальчик напрягся, сморщил нос
И слог по слогу произнёс:
“В стра-ну сверч-ков наш пароход
В че-тыр-над-цать ноль-ноль идёт!”
“Ура! Ура! – вскричала крыса!
Как раз это нам годится!
Взбирайся на спинку мою, к кораблю
Вплавь, в момент, я тебя отвезу!”
Ловко на спинку крысе взбираясь,
Крепко за острые ушки хватаясь:
“Поплыли!” - скомандовал Цём и потом
Пришпорил “подружку” своим башмачком.
Крысу словно пронзили каленой стрелой,
Обернувшись, встряхнула она головой,
Укусила мальчишку пребольно в плечо
И шикнула зло: “Хочешь ещё?!
Что это за обращенье?
Фу, какое поведенье!
Даже не думай никогда
Нехорошо вести себя!”
“Прости! - сказал, краснея Цём, -
Я понял всё!” и надо лбом
Крыски торчащий хохолок
Нежно погладил, сделав вздох.
Обиду крыса вмиг забыла
И с ношею своей поплыла,
В морскую погрузясь волну,
Торопливо к кораблю.
Все её четыре лапки
Работали словно мотор,
Но всё равно ход малой крысы
Был не скор, совсем не скор.
Даже лёгкий ветерок,
Что малую вздымал волну,
Казался бурей и мешал
Приближаться к кораблю.
То и дело их волною
Накрывало с головою,
Но словно поплавки они
Вновь появлялись из воды.
Всё ближе корабль. Корма, как стена
И бьется в неё непрерывно волна
То ли бранится, толь угрожает,
То ли от скуки так дерзко играет.
Но вот увидала добычу она.
И швырнула её почти в небеса
Затем поймала довольно легко
И с силой швырнула на самое дно.
Крыса в пучине, словно винтом,
Непрерывно вращает длинным хвостом,
Всплывает наверх, но нету мальчишки
И сердце от страха сжалось у крыски.
Испуганным взглядом скользит по волнам,
Надеясь увидеть мальчика там,
Но мальчика Цёма нигде не видать
И носик зажав, крыса стала нырять.
Всё блестит и сверкает в царстве морском,
Но не может найти крыса мальчика в нём!
Вот рыбок цветной калейдоскоп
Видит она перед глазами,
Вот стая прозрачных медуз, осьминог,
Вот коралловый куст, а вот ёжик с шипами.
И только мальчика нигде
Не видать в морской воде.
Вдруг быстро, как в кино картинки,
Промелькнул Цём, плащ, ботинки...
Он шёл стремительно ко дну,
Крыса стрелою мчит к нему.
И вдруг, как шторою оконце,
Закрыла тень от крысы солнце.
Вокруг потемнело, и стала она
От цели своей отделена.
Огромная пасть, зубища в три ряда
Два маленьких глаза, как два точных снаряда...
“Акула!!!” - у крысы мелькает в мозгу.
И она, увернувшись, стремится ко дну.
Хватает Цёма, как букашку,
Крепко зубами за рубашку
И к якорной цепи спешит.
Корабль словно живой гудит.
И музыкой звучат слова:
“Поднять! Поднять все якоря!”
13
Обмякший на палубе мальчик лежит.
Удручающ, и жалок до слёз его вид.
Согнувшись над ним, тряся, причитая,
Нависла старая крыса большая.
“Ну, глазки открой! Ну, дыши Цём, дыши!
Ну, вот так, ещё раз кашляни, кашляни!
Ну что, мой спаситель, акул испугался?
Солёной и горькой воды нахлебался?!
Ну вот, хорошо! Молодец! Хорошо!
Покашляй, покашляй немного ещё!”
И кашлял Цём-цём, кашлял так тяжело,
Что, казалось, на части рвётся нутро.
Но вот, наконец, кашлять Цём прекратил
И тяжёлые веки слегка приоткрыл.
Над ним крыса с глазами полными слёз
И с улыбкою Цём, хрипя, произнёс:
“Меня что ли стала оплакивать ты?
Ну, прекрати же! Прекрати!
Я ещё крыска, о-г-о-г-о!
Меня убить не так легко!”
Цём попытался тут же встать,
Чтоб крысе мышцы показать,
Но подкосились вдруг коленки
И он, рукой касаясь стенки,
Сполз на палубу ничком.
“Ну вот! Ты слаб ещё Цём-Цём!
Отлежись, а я пойду
Раздобуду нам еду”.
14
Ждёт с нетерпеньем крысу Цём
И вот с огромным узелком,
Довольная, как никогда,
Явилась крыса: “Вот, еда!”
Сверкнули глазки: “Я Цём-цём
Нашла большой мешок с зерном!”
Гордо на мальчика взглянула
И узелочек развернула.
“Фи-и-и! – скривился сразу ж Цём, -
Кормить меня? Меня зерном?
Вот это шутка! Вот так да!
Тоже мне ещё еда!!!”
Крысы горящие глаза
Тут же погасли, в горле ком:
“Что же, - сказала крыса, - я
Съем без тебя добычу Цём!”
И с зернышками узелок
Потащила в уголок.
Быстро всё съела, облизнулась,
Под брошенным холстом свернулась
И уснула, как дитя,
Мирно носиком сопя.
А Цём-Цёмчика живот
Ноет от голода, поёт.
Так сосёт и так урчит,
Что голова болит, тошнит...
Не раз уже за своё “Фи”
Он мысленно сказал “прости”.
Крыса, наконец, проснулась,
Приподнялась, потянулась,
Лапкой погладила живот
И собралась вновь в поход,
Бросив на Цёма беглый взор.
Мальчик вспыхнул, как костёр,
И, в землю опустив глаза,
Крысе сказал: “Прости меня...
Прошу, пожалуйста, прости
И зёрнышек мне принеси...”
15
Казалось, что целая вечность прошла
Пока крыса вновь еду принесла,
На сей раз узелок с зерном
Крепко к себе прижал Цём-Цём.
Слаще торта и конфет
Ему казался сей обед.
Он жадно грыз, жевал, глотал,
Хоть вовсе не напоминал
Этот обед тот хлеб душистый,
Ароматный и пушистый,
Хлеб в доме родительском, в доме родном,
Где всем недоволен когда-то был Цём.
На сей раз не “Фи!”, а иные слова
Звучали из плотно набитого рта.
Теперь говорил он тепло и учтиво:
“Спасибо, любимая крыска, спасибо!”
16
Всю эту ночь Цём плохо спал:
Содрогался, бормотал,
Ворочался с боку на бок,
Сплетались сны в один комок.
Родителей, родимый дом
Видел во сне всю ночь Цём-Цём.
Он видел два родных лица...
Он видел маму и отца...
Он слышал, как кипел бульон,
Посуды тихий, нежный звон.
И такой вкусный, настоящий
Запах ужина пьянящий.
Он слышал резкий голос свой:
“Фи! Не доволен я едой!
Не в ту тарелку налита
И ложка мне не та... не та!”
Словно в кино, со стороны
Цём видел фокусы свои.
И глядя на капризы те
Мальчик краснел даже во сне...
17
По глади морской всё плывёт и плывёт
Много дней и ночей большой теплоход.
“Всё вода, да вода! Нет конца ей и края...”
Произносит Цём-Цём, частенько вздыхая.
Он привык уже к зёрнам, к воде без варенья,
Привык терпеливо сносить все лишенья:
Привык, что живут они где-то в дыре
Прячась, подобно крысам, в норе.
Привык к жёсткому полу, укрываться холстом
И как рай вспоминать родительский дом.
И только ни как привыкнуть Цём-Цём
Не мог, что таиться должен он днём.
Что должен он, (как только крысу не проси)
Прятаться от всех в щели,
Словно не мальчик, а букашка,
Как ненавистный таракашка.
Но слишком крыса уж строга:
“Нельзя! – всё говорит, - Нельзя!!!
В лучшем случае толпа
Затопчет просто Цём тебя.
А у кого получше зренье,
Схватит и для развлеченья
Будет мучить, издеваться...
Нет... лучше всё ж не попадаться...”
Заботу чувствуя в словах,
Цём с тем мирился кое-как,
Но вот однажды всё равно
Стал уговаривать её:
“Давай хоть раз... разочек днём
На палубу с тобой пойдём!
Крыска, милая, прошу,
Дай посмотреть на небес синеву,
На волны пенные морские,
Как в них играючи, цветные
Солнца лучики искрятся!
Ну, вдвоём... чтоб не бояться!”
“Но там же матросы...” – у крысы слова
В горле застряли - ...нельзя нам, нельзя!
Ещё тебе?! Как знать... как знать...
А мне беды не миновать!”
И до кончика хвоста
Крыса задрожала вся...
Но Цём почти что застонал:
“Я жить во мраке так устал!
Я так хочу дневного света
Неужели много это?”
“Много! Много! Много! Да!!!
Для сегодняшнего дня!
Ты даже сам не представляешь
Чего глупыш... чего желаешь!
Тот “выход в свет”, людей толпа -
Подобен смерти! Да! Да! Да!”
На мальчишку сердито крыса глядит,
Подавлен и жалок мальчика вид.
Глаза печальны и влажны,
Губки дрожат, искривлены...
Ещё чуть-чуть, ещё мгновенье
И наступит “наводненье”.
Подобно каменной скале
Крысы строгое: “нельзя!”
Но размягчила и её
Ребёнка малого слеза.
Гладя мальчишку по плечу,
Взъерошив чубчик надо лбом
Крыса молвила ему:
“Ладно, завтра же пойдём!
Ну, хватит щёки раздувать,
Пошли малыш и будем спать...
18
С рассветом, с утренней зарёй,
Лишь только лучик золотой
Блеснул над гладью морскою,
Цём мчал по ступеням, таща за собою
Старую крысу, подружку свою
Крича во всю ей на ходу:
“Ну, быстрее, быстрее, быстрее, прошу!
Хочу посмотреть на рассвет... на зарю!”
По лесенке узкой, коготками стуча,
Крыса бежала, под нос бормоча:
“Ох, и глупа же я, глупа,
Ведь знаю, что нельзя, нельзя!!!”
19
И вот на палубе вдвоём
Стоят старая крыса и мальчик Цём-Цём.
Лиловая краска прозрачной парчою
Разлилась тонким слоем над гладью морскою,
Игриво смешалась с рябью, с волнами
И засверкала всеми цветами.
Бережно, совсем легонько,
Как мать в колыбельке колышет ребёнка,
Волны качали пароход,
А тот всё плыл и плыл вперёд.
Плыл и носом протыкал
Слой парчовых покрывал.
И брызги салютом цветного дождя
Высоко поднимались, высоко, до борта...
Как заколдован, стоит Цём,
С широко открытым ртом.
Восторг его переполняет.
И вдруг среди волн Цём замечает
Прекрасных дельфинов и крысе кричит:
“Посмотри, как плывут! Стая словно скользит!
И действительно дельфины,
Перламутровые спины
Над волнами поднимали,
Резвились, как дети, пищали, играли.
Особенно резвым оказался один
Отплывший подальше от стаи дельфин.
Он подплыл очень близко, близко-близко к борту,
Он словно сдавал норматив в высоту,
Он вознёсся над морем, сделал виток,
И мощным хвостом воды целый поток
Направил на крысу и малыша!
Затем, по дельфиньему вдруг хохоча,
Спрятался, шалун, в волнах,
Как дети прячутся в кустах.
20
“Б-р-р-р... с макушки до хвоста
Я водою облита!
Ну и начался денёк!”
Поправляя хохолок
И шубку серую свою
Сказала крыска малышу.
Но, не смотря, что та ворчала
Морда крыскина сияла.
Видно было, что она
Всё говорит то не со зла...
Незаметно время шло
И уже над кораблём
Солнце было высоко,
Но всё стоял, стоял Цём-Цём
И жадно, глубоко вдыхал
Запах солнца, дня, лучей
Будто впрок их запасал
Для тёмных и тоскливых дней.
“Ай-ай-йя-яй! Ой, ой-йо-ёй!”
Вдруг крик пронзил, словно иглой.
Цём вздрогнул: любимая крыса визжала
И, как футбольный мяч, летала
По палубе от башмаков,
Её бьющих моряков.
Звучит гогота раскат
И в крысу с силою летят
Швабры, веники и тряпки,
Вёдра, ботинки, даже тапки,
Как снаряды, так, что та
Уклоняется едва.
Но вот чей-то мощный, злобный пинок
По крысе попал и та, как клубок,
По железным ступеням в трюм корабля
Покатилась от боли страшной визжа.
У Цёма от ужаса чубчик торчком
И про солнце забыв, мальчик тотчас, бегом
Мчит за подружкой сев, как на коня,
На перила, спускаясь до самого дна.
Как старая, серая тряпка лежала
Обмякшая крыса и тихо стонала:
“Ах, зачем, ах зачем... знала ведь наперёд,
Что на палубе днём крысу старую ждёт...”
Цём над крысой стоял вне себя, словно пьян.
Мальчик видел, как кровь выступает из ран,
Он впервые так близко увидел мученья,
Он стоял и не мог сделать даже движенье...
21
Ветер плавно кораблик на волнах качает
И к цели всё ближе его продвигает.
На палубе музыка, танцы, веселье,
Но в иное спустимся мы помещенье.
Трюм... полумрак... спёртый дух багажа,
На какой-то измятой подстилке лежа
Стонет старая крыса, дышит так тяжело,
Что больно даже глядеть на неё.
Рядом с нею, как тень, стоит мальчик Цём-Цём,
С опухшим от слёз и красным лицом.
Он меняет повязки, он ей носит еду,
Утешает, как может подружку свою:
“Крыска, милая моя,
Ничего, дня через два,
И ты будешь веселиться,
Плясать, под музыку кружиться!
Да мы с тобой в стране Сверчков
Всех переплюнем молодцов!”
Крыски старенькой брюшко
Вздымалось часто, тяжело.
“Я до страны Сверчков не доживу...
Тебе... тебе мой мальчик самому
Эля... доктора... искать...
Самому себя спасать...”
“О, нет, нет, нет! Ты зря так, зря!!!
Я выхожу... спасу тебя!
На берег с тобою мы вместе сойдём...”
Горячо ей на ушко нашёптывал Цём.
Он гладил ей лапки, хохолок с сединою
И упрямо твердил: “Сойду только с тобою...”
Чёрный блеск агатовых бусинок-глаз
У крыски больной помутнел, как топаз
И слезинки большие, одна за другой
Покатились по мордочке крыски больной.
“Я не смогу тебя сопровождать
Пришло... пришло мне время умирать...”
“Нет! Нет!” – от отчаяния Цём завопил!!!
Это я! Я! Я! Я!.. Я – тебя погубил!
Но, что б ни случилось... как бы ни было там...
Слышишь меня?! Сам... лично сам!
В волшебной стране... к Элю... к врачу...
Лично сам на руках тебя отнесу!!!”
Сморщилась мордочка, вздрогнула спинка
Скатилась в подстилку скупая слезинка.
И в первый раз... и в первый раз
Цём понял всё... пыл поугас
И только правды нагота
Пред ним зияла, как дыра...
Время бежало и вот-вот
Путь завершит свой теплоход,
Но только, как когда-то Цём
Радости не видел в том.
22
Оперевшись на свой небольшой кулачок,
Цём над крыской согнулся, как старичок.
Он всё думал, всё думал... он всё размышлял
И... наконец... твёрдо крыске сказал:
“Будь, как будет, а из корабля
Не уйду ни за что! Буду подле тебя!”
Злобно шикнула крыса, оскалив клыки:
“Прочь упрямый мальчишка, прочь уходи!!!”
Но ты же умрёшь без еды, без питья...
Нет... нет... нет... буду подле тебя!!!
Я вместе с тобою... здесь буду жить!
Каждый день тебе зёрнышки, воду носить!
Я никуда! Никуда не уйду,
Пока тебя не исцелю!”
Голос мальчишки срывался, дрожал,
Он плакал и крысу свою обнимал.
Ни шипение страшное, ни скрежет её
Обмануть, испугать не сумели его.
Трепетно, крохотным лицом
Прильнул к коленкам крыски Цём
И крыса нежно и тепло
Кудри гладила его.
23
Мальчик уснул... время бежало,
Вдруг громкий скрежет, скрип металла
Пробудил его от сна.
Цём закричал: “Ура! Страна!
Страна сверчков! Теперь уж мы,
Крыска, к цели так близки!”
Но тишина... в ответ ни слова
И мальчик повторяет снова:
“Крыска, слышишь мы в порту!?
Слышишь, шум на берегу?!”
Но в ответ только молчанье
Ни слёз, ни вздохов, ни стенанья
Цём удивлённо обернулся,
Взглянул в укромный уголок
Там – никого! Он ужаснулся,
Его словно ударил ток!
Цём по трюму заметался
Он крысу старую искал,
Он многократно спотыкался
Он тряпки поднимал, швырял,
Но всё напрасно: ни следа...
И Цём, как ветер, как стрела
На палубу в надежде мчит
И громко, не таясь, кричит
Обезумев от беды:
“Крыса, Крыска! Где же ты!??”
И вот последняя ступенька,
Цём-Цём на палубе стоит,
Взгляд мальчика бегает, шарит, скользит...
Но тщетны попытки, усилья напрасны
Не видит он крыски больной и несчастной.
Зато видит мальчик, как над волнами,
Воды касаясь невзначай,
Чайки хлопают крылами,
Издавая сущий лай...
И вдруг из глотки, словно вой
Вырвалось: “Постой! Постой!”
Цём увидел комочек... живое пятно,
Что с трудом и со стоном по доскам ползло.
И срываясь на хрип, истошно крича
Цём снова зовёт: “Крыска! Крыска моя!”
И пятно остановилось,
Застыло, словно сил лишилось,
Оглянулось на Цём-Цёма,
И ползти вдруг стало снова,
Когтями палубу скребя,
К самому краю корабля.
С каким-то неистовым, бешеным рвеньем.
Цём миг стоит в оцепененье.
И вдруг, кто, как стегнул кнутом,
Наперерез бежит Цём-Цём.
Крыса старается... пыхтит,
Вскарабкаться на борт спешит.
И вот уже стоит она
На самом крае корабля.
Частою дробью “цок-цок-цок” по доске
Стучат башмачки, приближаясь к корме.
Цём-Цём почти рядом... он – в трёх шагах...
Но что же такое? Что это? Ах!!!
Крыса на самом, на самом краю
Делает шаг и... летит в пустоту...
24
Как вечность тянется паденье
Крыса летит, но только вниз
И вдруг руки прикосновенье...
С её ладошкою слились…
Крохотные пальцы Цёма…
Крыса расплющила глаза.
Пред ней с улыбкою знакомой
Черты детского лица.
Рука в руке, глаза в глаза...
Летели верные друзья.
Удар о воду и волна
Их вниз... на дно уволокла.
25
На рассвете, утром ранним
Два мёртвых тельца бездыханных
Нашли случайно рыбаки
Всем рассказав, добавив краску,
Сей случай превратили в сказку.
Слезинка по щеке течёт.
Глаза – два угля, круглый рот
«Нет-нет! Нет-нет!» - малыш кричит
«Не может быть!» - и теребит
Большого Бука за усы
«Ты обманул меня?! Скажи!
Ты хочешь разыграть меня!
Не могут умереть друзья!»
И старый сказочник-добряк
Стал хмурым, как ручей иссяк
Взъерошил волосы мальцу
«Ты прав, малыш!» - сказал ему.
Лишь Цём пропал, отец и мать
Стали мальчика искать.
Были и в школе, и в кафе,
На стадионе, на реке,
Искали в парке на пруду,
Искали в поле и в саду.
Они весь город обошли,
Дом ни один не пропускали
Но Цёма так и не нашли
Им повсюду отвечали:
«Нет! Не видели его
Уже давным… давным-давно!»
И каждый раз, от слов таких,
Словно раздирало их
И слёзы капали из глаз
Прямо на землю каждый раз.
Листочки, кустики, травинки
Собирали те слезинки
И слёзы утренней росой
Вверх поднимались над землёй.
И столько этих слёз скопилось,
Что из них тучка появилась.
И было горько тучке той
Наблюдать за их бедой,
И в небе высоко паря,
Она мальчика нашла.
И где б не находился Цём
Она была всегда при нём.
И когда кучка рыбаков
Свой обнаружила «улов»,
Тучка от горя чёрной стала
Затрепетала, задрожала
И заплакала слезами
Цёма отца и его мамы.
Небо в миг преобразилось:
За облаками солнце скрылось,
Промозглый ветер ледяной
С воем кружился над землёй.
А слёзы, слёзы то и дело
Текли на крохотное тело,
Что на земле сим утром ранним
Лежало жалким, бездыханным.
Но слёзы родителей, слёзы любви
Силой особою наделены
Особая смесь из тоски и страданья
Горечи жгучей, надежд, ожиданья
Под час становятся они
Волшебны, дивных сил полны…
От тьмы нависшей, от ветров
Сердца трепещут рыбаков
И видя гребень огромной волны
Разбегаются они.
И действительно волна
Свирепо, будто голодна,
Пенным гребнем в брег впилась,
Беззубую оскалив пасть,
Цёма с крысой заглотнула,
Но скорчив облик, изрыгнула
И выплюнула словно хлам
Прямо в небо, к облакам.
И волшебное облако, как подушка из дома,
В объятия приняло крыску и Цёма
Окутало дымкой, омыло росой
И снова нависло над грозной волной.
И вдруг свирепая волна
Стала покладиста, нежна.
Друзей, как только лишь возможно
Поймала гребнем осторожно,
Скок по водичке тихо, скок
Их вынесла на бережок.
И вдруг свирепый ветер злой
Словно котёнок стал ручной
Тихо шурша был нежен он
Будто прервать боялся сон.
И дождь волшебный в тот же миг
Неожиданно утих.
Тучки, что солнце закрывали,
Куда-то вдруг поуплывали,
Оставив солнышко одно,
Повсюду стало вновь светло…
Едва заметно, раза два
Ресницы дрогнули слегка.
Цём приоткрыл глаза: «Ой-йой!
Где это я и что со мной?
Что ж так кружится голова?
Вот берег моря, вот волна!
Вот белый, как мука песок,
А вот и крыска – мой дружок!!!
Лежит словно бежала кросс…»
И тотчас чмокнул крыску в нос.
Крыска, вздрогнув, глаз открыла
И тонко взвизгнув, завопила:
«Спасите! Помогите! СОС!
Ты укусил меня за нос!»
И звонким смехом «ха-ха-ха»
Вместе залились друзья.
Путь к доктору Элю был не далёк.
Любой пучеглазый зелёный сверчок
Путь тот не длинный лишь бы хотел
За два часа преодолел.
Но для крыски больной и Цёма, как гнома,
Путь был очень не прост до заветного дома.
Крыска чуть не ползла, тяжело спотыкалась,
Двумя лапками крыска за Цёма держалась.
Под весом крысы гнулся Цём
И плёлся сам с большим трудом.
По извилистой дорожке
Настойчиво шагали ножки.
Каждый камень не большой
Огромной был для них горой
А след от копыта иль башмака
Подобием являлся рва.
И всё же, тяжело скрипя,
К заветной цели шли друзья.
Но вот, как вкопанный стал Цём,
Поющие буквы вися ни на чём,
Прямо пред его глазами
Искрились разными цветами.
«Страна сверчков, - Цём вслух читает, -
Вход только добрым», - замирает…
Вдруг слёзы хлынули ручьём
«Всё… всё пропало, - всхлипнул Цём, -
Крысочка, в эту страну
Я ни за что не попаду!»
Руками он закрыл лицо
И горько плакал: «Ни-и за-а что-о-о!
Я столько, столько сделал зла
Всем, всем кто был возле меня!»
И крыска тоже зарыдала:
«И я, и я Цём-Цём пропала!
Ведь без тебя мой милый Цём,
Что делать мне в краю чужом?!»
И горькие слёзы в четыре ручья,
Сидя у входа, проливали друзья.
Вдруг крыска плакать прекратила
И, гладя Цёма по плечу,
Глаз-бусинок не отводила
От врат в волшебную страну.
Они так были широки,
Но ни забора, ни стены…
И возвышались над землёй
Невероятной красотой.
Казалось сотканы они
Из полевых цветов, травы,
Из звёзд небесных, облаков,
Из грёз и пенья соловьёв.
Но ни букашка, ни зверушка,
Ни птица или же змея
В страну Сверчков не попадали
Иначе как через врата.
И крыска, замерев, глядит,
Как в ворота олень стучит
За ним кабан, орёл, сова
И открывались ворота.
Но было и так, что как не стучали
А ворота упрямо не пропускали
И понуро, с опущенною головой
Восвояси брёл «плохой».
Время течёт, течёт, течёт,
Но, потеряв минутам счёт,
Следят за зрелищем друзья
Дух затая, во все глаза.
И вдруг вскочила крыска прытко,
Не дав опомниться мальцу:
«Знаешь! Попытка всё ж не пытка!»
Бросила в лицо ему.
И опомниться не дав,
Потянула за рукав.
И вот у врат Цём-Цём стоит,
Внутри трепещет всё, дрожит:
«А вдруг волшебные врата
Всё их величье, красота,
Волшебную обрушат мощь
И скажут: «Убирайся прочь!
Ты злой! Ты мерзкий! Ты плохой!
В стране не нужен нам такой!»
Но всё ж все силы собрал Цём
И робко, сжатым кулачком
В ворота стукнул «тук-тук-тук»
И к изумленью его вдруг
Ворота вход в страну открыли
И Цёма с крыской внутрь впустили.
Робкий шажок, затем ещё,
Трепещет малыша нутро,
Страх крепко держит, но зовёт
Его надежда и вперёд
За шагом шаг Цём-Цём идёт.
И вдруг всё в вихре заплясало:
Музыка, лучи, цветы
И волшебных врат не стало
Был мир невиданной красы.
Мир ослепительно прелестный
Обворожительный, чудесный.
От упоения Цём-Цём
Не мог дышать при виде том.
Всё было, как волшебный сон,
Но вот раздался странный звон.
Мгновение и пред друзьями
Стуча, звеня, искрясь, сверкая
Предстала звеня, искрясь и сверкая
С тремя впряженными сверчками
Карета резьблённая, вся золотая.
«Ах! - вырвалось у Цёма, -Ах!»
И крыску он толкнул в бочок.
«Сверчки во фраках, котелках!
И с «бабочкой» воротничок!»
«О, великие, добрые гости страны
Говорите, куда отвести вас должны!»
Расплываясь в улыбке, в унисон говоря,
Сказали сверчки. Рты открыли друзья.
Цёма краска залила,
Застыл в смущении язык,
Но крыска мальчика спасла
И, обнажив в улыбке клык,
Довольно лапки потирая,
Сказала, глазками сверкая:
«Вот это да! Вот это класс!
Да! Привезите к Элю нас!
К великому доктору и колдуну,
Который прославил эту страну!»
И через миг уже сверчки
Друзей по небу несли
В своей карете золотой
Над всей волшебною страной.
Казалось их несло ветрами,
А там… внизу… под их ногами
Вели беседу шумно ели,
Луга тихонько басом пели.
Им отвечали мелодично,
Переливчато, ритмично
Море, реки с ручейками
Дивными нотными рядами…
Но вдруг волшебная карета
Стремительно, словно ракета,
Пронзая тучки и лесок,
Мягко спустилась на лужок.
И ход остановила свой
Перед избушкой небольшой,
Где жил, как догадались все,
Эль – самый добрый на земле
Доктор, маг, колдун, учёный
И философ просвещённый.
В пышных ветках над домом
Звонко пел соловей.
Сдвинув брови засовом,
Слушал доктор друзей.
И лицо то темнело, покрывалося мглой,
То сверкало, как солнечный луч золотой,
То внезапно от смеха тряслась борода,
То котилась, большая, как жемчуг слеза.
Закончен пришельцев правдивый рассказ.
Притихли друзья, сидят в ожиданье.
И вот прозвучал Эля мудрого бас:
«Как тронуло ваше признанье!
Ну что же, я сделаю всё, что смогу:
Крыска, тебе сей же миг помогу!»
И старый колдун трижды хлопнул в ладошки.
Тотчас сбежались собаки и кошки,
Вся живность лесная, все птицы, зверьё
И всё пред глазами друзей поплыло.
Неожиданно куст задрожал, как живой
И седою затряс колдун головой:
«Ветер, грозы, облака
Призываю вас сюда!
Окутайте туманом, мглою,
Живой побрызгайте водою
На спинку, голову, на ушко,
На хвостик, носик и на брюшко,
Громом болезни изгоните
И крыску эту исцелите!!!»
Быстро весь лесной «народ»
Сплотился в дружный хоровод,
Внутри которого туман
Осуществлял волшебный план.
Там дождик брызгал, громыхало,
Там всё сверкало и мелькало.
Вдруг хоровод остановился.
Гром, ветер, дождик прекратился,
Рассеялся туман и мгла
Торопливо прочь ушла.
На поляне зелёной, средь лесного народа
В самом центре хоровода
Абсолютно здоровая крыска стояла
Хвостик и лапки свои проверяла.
Щупала ушки, рёбрышки, спинку,
Каждую косточку, мышцу, шерстинку.
А в это время в гамачок
Сел врач-волшебник старичок
И, улыбнувшись во весь рот,
Сказал: «Эге-е-й! Лесной народ!
В честь крыскиного исцеленья
Пусть звучит музыка и пенье.
Тут все жучки и паучки
Все птички, змейки и зверушки
Стали петь, плясать, играть
И нашу крыску поздравлять.
Пришёл огромный синий слон
И приволок с собой тромбон;
Три мартышки прискакали
И кастаньеты с собой взяли;
Длинный с узорами питон
Принёс с собою саксофон;
Бубенцы принёс баран,
А бурый мишка барабан;
С флейтами слетелись птички,
Совы, соловьи, синички,
А жирафы жёлтой сын
Принёс на спинке клавесин.
Вся волшебная страна
Была в оркестр превращена.
Пляшет во всю лесной «народ»,
Бойко играет, задорно поёт
И мальчик Цём не усидел
Пустился в пляс, потом запел,
Выделывал такие па,
Что аж кружилась голова.
Крыска тоже заплясала,
Задорно к Цёму прискакала,
Закружилась, как волчок,
И, сделав язычком щелчок,
Похвасталась: «Ага! Смотри!
На моё сальто! Раз, два, три!»
И мигом в воздухе легко
Перевернулась, как перо.
«Видишь? Ура! Я, как пушинка!
Не болит ничто… нигде…
Ни голова, ни хвост, ни спинка,
Порядок даже в животе!»
И крыска с мальчиком плясала,
Кувыркалась и скакала
Пока музыка звучала…
Вечер. На пороге дома
Эль сидит и гладит Цёма:
«Дружочек милый! Если б мог
Поверь я б и тебе помог!
Но видишь ли обидел ты,
Цём-цём, волшебные цветы.
И только они своим волшебством
Проклятье смогут снять Цём-цём!»
Опечаленный мальчик смог только вздохнуть,
Уныло головка упала на грудь,
Сверкая, слеза потекла по щеке:
«Никогда не судилось как прежде стать мне!!!»
«Нет, нет, нет! Не спеши милый Цём всё же я
Смогу кое-что совершить для тебя!
Я могу сей же час, не теряя ни дня,
Отправить к волшебным розам тебя!
А ветер и дождик поведают им,
Что стал ты хорошим,
Что стал ты другим!
И может Цём-Цём твоё извиненье
Смягчит их сердца, ты заслужишь прощенья!»
«А если они… а если меня…, -
Цём начал нервно заикаться, –
Не простят, то что тогда?!
Может лучше здесь остаться!?
Ведь добрый Эль в стране твоей
Обрёл я множество друзей.
Здесь моя крыска - мой дружок…»
И Цём издал тяжелый вздох.
Но покачал Эль головой:
«Нет! Что ты там твой дом родной!
Там те, кого обидел ты:
Зверюшки, школьники, цветы.
Там край родной твой, наконец,
Там твоя мама и отец.
Нет! Нет здесь места для сомненья,
Ты должен попросить прощенья!
А час наступит… и тогда
Вернёшься ты опять сюда…»
И Цём-Цём улыбнулся,
Стёр ладошкой слезу,
Крепко-крепко прижался,
Как к отцу к колдуну
И сказал: «Я согласен! Что ж если так
Тотчас же на место верни меня маг!!!»
«Хорошо!» сказал Эль и ладонь протянул
Затем на неё аккуратно подул
И тотчас в самом центре ладошки
Появились шары, как цветные горошки.
«Вот три шара волшебных, три шара цветных!
Сила большая в каждом из них.
Они могут легко обретать очертанье
И форму предмета и его содержанье,
Но лишь разочек каждый шар
Подвластен будет силе чар.
Поэтому их береги
И силу тратить не вели,
А то рискуешь «сесть на мель!»
Трижды в ладоши хлопнул Эль
Произнёс: «Цок-цок давай-ка!»
И мотыльков цветная стайка
Мгновенно Цёма окружила,
На паутину погрузила
И словно пёрышко легко
Подняла в небо высоко.
Так с попутным ветерком
Домой отправился Цём-Цём.
Он в солнечных лучах купался,
Он небом чистым любовался,
Затем созвездьями, луною,
Паря, как птица над землёю.
Но вдруг, как от тяжёлых дел,
Им сон глубокий овладел.
Малыш проснулся лишь тогда,
Когда под ним была земля.
Когда кружась над ним взлетали
И в сизых тучках исчезали,
Подобны лепесткам цветов,
Стайка волшебных мотыльков.
Рассвело. Лучей пучок
Окунулся в ручеёк,
Умыл солнце и его
Румянцем алым залило.
Цём тоже с лёгкостью в ладошки
С цветка стряхнул росы немножко,
Умылся, вытерся листочком,
Насытился пыльцы комочком
Нектара сладкого глотнул
И снова тяжело вздохнул:
Вот парк волшебный… вот цветы…
Узнают? Вспомнят ли они,
Как я с ними поступил…
И как наказан строго был???»
Как у разбитого корыта
У входа в парк Цём-Цём стоял.
Душа, словно стекло разбита,
На сотни маленьких зеркал.
В каждом осколке, как в кино,
Он видел кадров мельтешение,
Жизнь свою видел «от» и «до»,
Всё до последнего движенья.
Как дрожит листик на ветру,
Так душа Цёма трепетала,
Но вдруг сказал он: «Пусть умру,
А всё ж попробую сначала
Всё начать!» И в парк большой
Крохотной шагнул ногой.
Парк ещё спал, лишь птичье пенье
Предвещало пробужденье.
Без остановки Цём идёт,
Спешит быстрей к заветной цели.
Вот холмик, ямка, поворот,
А вот волшебные аллеи
Прекрасных, разноцветных роз,
И снова Цём к земле «прирос»:
«Простят? Не простят? - в голове кутерьма
И где-то в груди аж до боли щемит
- Ах, что бы мне сделать? Что б сделать смог я,
Чтоб поступок мой гадкий был ими забыт?
- Но что я могу? Я так мал, а они
Раз в десять побольше будут поди!
Вдруг Цём услышал лёгкий звон,
Что из кармана исходил,
И как же был он потрясён:
«Забыл! Забыл! Совсем забыл!»
Он аж подпрыгнул раза два:
«Волшебные шары! Ура!
Хочу! Хочу прямо сейчас,
Чтобы один… один из вас
Стал леечкою для воды,
Я из неё полью цветы!»
Шарик надулся, заскакал
Раз-два и леечкою стал.
Энтузиазма полон Цём,
Над парковым склонясь ручьём,
Водицы быстро начерпал
И к розам с лейкою помчал.
Но вдруг опять у самых роз
Стал Цём-Цём, повесил нос.
Розы казались так страшны,
Так огромны и так злы.
Их недоверчивые взгляды
Были ему совсем не рады.
И решительно, без слов,
Сотни выставив шипов,
Цветы грозно зашуршали
Будто бы предупреждали:
«Стой! Не подходи Цём-Цём,
А то насквозь тебя проткнём!»
Цём чуть не плачет, голосок
Дрожит, как тонкий колосок,
Но громко, горла не щадя,
«Простите! - он кричит, - меня!
Глуп, дерзок был поступок тот,
Я вёл себя, как идиот!!!
Клянусь, что больше никогда
Не будет от меня вреда!»
И тонкой струйкою воды
Цём начал поливать цветы.
Толь родниковая вода,
Толи добрые слова,
Что прозвучали от души,
Подействовали на цветы.
Их лепесточки засверкали,
Головки сделались пышней,
Ножки стройнее, толще стали
А листья ярче, зеленей.
«Ах, какой хороший мальчик!» -
Роза белая сказала.
«Лапочка, ну просто зайчик!» -
Подругу тотчас поддержала
Роза жёлтая с бутоном,
Смешливым и весёлым тоном.
Подружек слыша голоса,
Вся алея ожила:
- Славный… добрый… поливал…
- А не слишком ли он мал?
- Может достаточно ему
Быть подобным муравью?
И розы дружно меж собою
Зашептались, зашуршали
Затем оставшейся росою
С ног до головы обдали
Растерянного малыша,
Повторяя не спеша:
«Коль стал высоким ты душой,
Пусть прежний рост вернётся твой!»
И вдруг Цём-Цём начал расти…
Всё изменилось: лес, кусты,
Цветы, грибы, даже трава…
Кружилась странно голова,
А он всё рос и всё кругом
Сказочным казалось сном.
Но вот Цём-Цём пришёл в себя
И закричал: «Урр-а-а! Ура-а-а!
Спасибо розы!» и поклон
Им до земли отвесил он.
Ног не чуя под собой,
Бежал Цём-Цём, бежал домой.
Вот пересёк он сквер, мосток
Через бурлящий ручеёк,
Поляну, как зелёный стол,
И вдруг застыл: на ней в футбол
Сверстники его играли,
Но вместо мячика гоняли
Из тряпки грязной круглый ком.
«Ребята!!!» - закричал Цём-Цём.
Остановились игроки.
На Цём-Цёма поглядели.
Дружно подняли кулаки
И с придыханьем загалдели:
- А-а-а! Известный задирака!
-А-а-а-а! Хулиган и забияка!
-Помним! Помним гнева вспышки!
-Помним синяки да шишки!
-Прочь убирайся! Прочь ступай!
Игре нашей не мешай!
- Но я! Воскликнул Цём, - но я, -
Не буду больше никогда…
Голос Цём-Цёма задрожал
И из кармана он достал
Волшебный шарик… Шар второй!
Поднял его над головой,
Сказал волшебные слова,
Хлопнул в ладоши раза два
И шарик, превратившись в мяч,
К игрокам пустился вскачь!
Криков радостный поток.
Мяч скок на пятку, на носок,
То вдруг отпрыгнет на плечо,
То пронесётся высоко,
Жужжа над планкой у ворот,
То в руки вратаря скакнёт.
С мячом сражалась детвора…
Шла настоящая игра!
И Цём немножко поиграл,
Ведь он мальчишка озорной,
Но лишь чуть-чуть, затем помчал
К своим родителям… домой!
Слёзы радости дождём
Омывали малыша,
Едва выдерживал Цём-Цём,
Казалось вырвется душа
От ликованья, причитанья,
От боли, горя и страданья.
«Ох, сыночек, ох, вернулся!
Жив! Здоров! Цел! Невредим!»
Цём-Цём сквозь слёзы улыбнулся
И тоже, плача, молвил им:
«Я совсем, совсем другой!
Я столько пережил, узнал…
Я был в стране… в стране иной…»
И он всё-всё им рассказал:
Про «подвиг» в грозовую ночь,
Про рост свой малый, про беду…
Про крыску, что взялась помочь;
И как в волшебную страну
Они отправились вдвоём
Тайно огромным кораблём;
О том, как тонули, и как спасены
Облачком чудным были они;
Как добрый и мудрый их доктор встречал,
Как, отправив домой, три шарика дал…
И Цём достал шарик: «Вот! Пусть для вас
Этот шарик волшебный прямо сейчас
Исполнит заветное… самое-самое
Желание важное и долгожданное!»
И мама с папой улыбнулись,
Прижали мальчика к груди,
От счастья снова прослезились,
Сказав Цём-Цёму: «Мальчик, мы…
Мы больше всего бы на света желали,
Чтоб любили тебя и тебя уважали!
Чтоб сынок наш… кровиночка, наш дорогой
Был Человеком с буквы большой!
Но шарик волшебный здесь ни при чём,
Над этим работать ты должен Цём-Цём!»
«Да! – согласился Цём, - да-да!
Вы правы! Правы, как всегда!
Здесь не поможет волшебство,
Но всё же… всё же кое-что
Сделать можно! Я б хотел,
Стать, как добрый доктор Эль!
Быть столь же умным, столько ж знать,
Чтоб людям, зверям помогать!!!»
И Цём на землю бросил шар
Наделённый силой чар.
Тот завертелся, заскакал
И вдруг огромной грудой стал
Мудрёных книг, энциклопедий,
В различных отраслях учений!
Цём на груду книг глядит
И маме с папой говорит:
«Я обещаю много учиться,
Я обещаю много читать,
Чтобы много постичь, и много добиться,
Чтоб великим и мудрым доктором стать!
Чтоб вы могли горды быть мной!
Это подарок будет мой!!!»
Закончил сказку Большой Бук:
«Ну вот и всё мой юный друг
Хоть что-то понял ты из сказки?»
И посмотрел на малыша,
Но плотно сжаты были глазки,
Тот мирно спал слегка сопя.
- Ну вот, - с досадой Бук сказал, -
А главного не услыхал…
И, дверь толкнув плечом легонько,
Из спальни выскользнул тихонько.